Как человек, безотносительно к моему национальному происхождению, я решаю проблемы, стоящие перед любым «земнородным». Стараюсь соотнести себя с Абсолютным и Вечным началом бытия, с незыблемым нравственным законом, на котором построен мир, и в этом соотношении строю свою семью, воспитываю детей, тружусь ради куска хлеба и того чувства нужности для других, без которого невыносимо жить.
Но между всечеловеческим и семейным есть для меня и уровень родовой, национальный. То чувство сродства со своим племенем, которое заставляло ревностного ученика Христа, ради спасения родных ему по плоти израильтян, испытывать «великую печаль и непрестанное мучение» и быть готовым даже на отлучение от своего Учителя и Господа (Рим. 9,2-4). Это то чувство, которое побуждает гражданина, оставив свой дом и своих близких, идти, жертвуя жизнью, на защиту Отечества.
Ныне от русского не требуется такой жертвы, но иная, не меньшая жертва должна быть принесена им. Мы должны взглянуть в свое национальное прошлое и суметь увидеть в нем те ошибки, которые ввергли нас в нынешнее бедственное состояние. Как и все живое, человек инстинктивно бежит от боли и страдания. И в истории своего народа он предпочитает не заглядывать в те адские бездны, которые копались его собственными руками. Суровому и пристрастному суду над собой мы предпочитаем объективизированно-беспристрастное повествование историка, а часто и его вытесняем красивой сказкой о прошлом. И вот сейчас наша главная национальная задача - отбросить сказку о славе и величии, отбросить анализ исторических закономерностей и совершить честный нравственный анализ наших слов и поступков на протяжении XX века.
Я должен ответить себе: можно ли оправдать ненасытное стремление к обладанию чужим имуществом, овладевшее русскими в начале XX века и ставшее причиной страшной катастрофы 1917-1922гг. Я должен спросить себя также, не самодовольное ли наслаждение богатством высших при равнодушии большинства из них к судьбе простонародья соблазнило низших на грабеж имущества и убийство его владельцев. Я должен пережить вместе с народом позор капитуляции перед врагом в 1917-1918гг., позор, усугубленный тем, что бежавшие с фронта убивали еще сражавшихся, стремившихся образумить их и подать им пример воинского долга. Я должен пережить и всеобщую апостасию, кощунственное отрицание Бога, попрание святыни и кровавое глумление над теми, кто не побоялся встать на защиту отеческой веры. Но я также должен спросить и о том, почему после десяти столетии христианской проповеди народ русский так легко попрал все евангельские заповеди и бестрепетно опаскудил святыню веры. Что это: следствие тупости учеников или результат нерадения учителей, думавших больше о себе, а не о вверенном им стаде? Наконец, я должен спросить и о последнем царе, по точному слову Александра Солженицына, «предавшем всех нас своим отречением», и о народе, с полным равнодушием, а то и злорадством пережившем свержение 300-летней династии и бессудное убийство Николая II, его семьи и верных слуг кучкой разноплеменных разбойников.
Пусть даже революция и сделана на немецкие деньги, и царь был убит при попустительстве (если не по приказу) своего более удачливого кузена Вилли. Пусть в высшем эшелоне большевицкой власти и в репрессивном аппарате ЧК в первое десятилетие евреи и латыши составляли большинство. Все равно лишь согласие русского народа на зло большевизма сделало эту власть возможной и утвердило ее на многие десятилетия. И потому я, как русский, несу полную ответственность и за то, что случилось в 1917г. И за то, что творилось все 70 лет коммунистической диктатуры, за все убийства выстрелом в затылок, за все депортации народов,за все завоевания, обагренные морями крови и бесчисленными физическими и нравственными муками - от воины в Финляндии в 1918г. до войны в Афганистане в 1980.
Да, за это время русские люди и в своей стране и в изгнании свершили много добрых и славных дел, которыми можно услаждать сердце, но эта радость бесполезна для нравственного выздоровления моего народа. А вот осознание своих падений и их причин, и возненавиденье того, что мы сотворили, - оно одно способно очистить и преобразить русское сердце и сделать нас достойными права жить среди других народов и племен земли.
Это изменение ума, эта метаноя есть не только нравственная обязанность перед прошлым. Она, как и любое раскаяние, залог здорового будущего. Наши нынешние постыдные бедствия, разворованность страны нами же избранными правителями, нищета одних и незаслуженное, бандитски кичливое богатство других, отсутствие чести, совести, любви «к родному пепелищу» и к «отеческим гробам» у молодых и тяга к советской рабской сытости (да и была ли она?) у стариков - не есть ли все это следствие нераскаянности сердца моего народа и мутной тупости ума, страшащегося взглянуть трезво на то, что наделано нами, нашими руками, с нашего молчаливого, а то и действенного согласия в недалеком еще прошлом?
И именно потому, что я, как русский, желаю славы и благоденствия моему народу и моей Родине - России, я обязан, в твердой уверенности, что деяния каждого преобразуют всех тех, с кем соединяет он себя ответственностью, верой и любовью, -я обязан совершить это нисхождение в глубины нами же сотворенного ада, дабы до дна увидеть его в себе, возненавидеть, убить и, так очистившись, вновь войти в жизнь, достойную человека.
Возможная последовательность шагов по идейному преодолению советского наследия
Для общественного сознания современной России характерна потеря нравственных общественных ориентиров. Советское и антисоветское, палачи и их жертвы равно приемлются официальной идеологией. В нашем календаре есть и день Октябрьской революции и день памяти жертв политических репрессий. С почестями похоронены останки Императора Николая II и с ним убиенных в Екатеринбурге в 1918г. по приказу Ленина и Свердлова, а по всей России стоят памятники Ленину и Свердлову, и их имена носят области Федерации, улицы, площади, поселки. Такое раздвоение нравственных ориентиров приводит к цинизму в обществе, угасанию патриотических чувств, особенно среди молодежи.
В советский период ориентиры были обозначены с предельной четкостью. Все советское - хорошее. Все революционное, способствовавшее прямо или косвенно установлению советского строя - также хорошее, прогрессивное. Все, что стремилось не допустить революцию, что укрепляло исторический политический, общественный и экономический строй России, все, что боролось с революцией и большевизмом, с советской властью, рассматривалось однозначно как враждебное, плохое, «реакционное». В советском обществе активно утверждались идеалы советские и всячески ниспровергались антисоветские.
После 1993 года главным принципом власти стал лозунг «примирения и согласия», но в отношении добра и зла он не применим. Добро не может примириться со злом, ибо тогда оно перестает быть добром. Революция 1917 года столь решительно покончила со всей предшествующей традицией России, что нам остается или считать ее благом, а все предшествующее ей и боровшееся с ней злом, или полагать ее злом, а иную Россию - благом. Кроме того, при сохранении в государстве всей старой советской закваски, при формальном правопреемстве с СССР, «примирение и согласие» означает на практике примирение и согласие с большевизмом, который как был, так и остался в государственном устройстве, в именах многих улиц и городов, в монументах и символах, в памятных датах и в учебниках истории.
За последние полтора десятилетия российское общество узнало о бесчисленных злодеяниях советского периода, о гибели по вине революционеров и советской власти миллионов наших соотечественников. С каждым годом открываются все новые ужасающие факты злодеяний и насилий. Русская Православная церковь, канонизировавшая за последние шесть лет более тысячи новомучеников и исповедников, от безбожной власти пострадавших, в том числе и царскую семью, четко расставила нравственно-исторические ориентиры для православного большинства россиян. Все это уничтожает положительный образ советского в нравственном сознании. Оно, подобно нацизму в Германии, все в большей степени воспринимается как трагический и постыдный период отечественной истории.
Это ни в малой степени не уничтожает достижений, подвигов и свершений русских людей при советском режиме. Но подлинные свершения и подвиги более не сознаются как следствие советского строя, но, скорее, понимаются как акты сознательного или бессознательного противления ему, как продолжение всей тысячелетней отечественной истории и культуры. И не случайно именно к этим тысячелетним традициям и ценностям было вынуждено апеллировать советское государство (до того их нещадно попиравшее) в самый трагический период своей истории - во II мировую войну.
Потеряв советский идеал, русское общество, как и любое иное, не может пребывать в состоянии нравственного вакуума, ценностного релятивизма. Оно должно иметь перед собой положительный пример гражданственности, не смущающий ни совесть, ни религиозное чувство.
Но прошлое России не является шкатулкой, из которой можно по желанию и в зависимости от политической целесообразности извлекать те или иные драгоценности (покрой формы, имена исторических деятелей, наименования государственных учреждений и пр.). Восстановление преемства с исторической Россией, разорванное революцией, может носить только целостный и комплексный характер.
Между тем Россия, захваченная большевиками, сопротивлявшаяся им, остается непрославленной, ее герои забыты российским государством. Но в обществе происходит процесс переоценки отечественного прошлого, и та политическая власть, которая возглавит процесс обращения к исторической России как к положительному идеалу, заложит нравственные основания на много поколений вперед и явится подлинно моральным вождем народа в сложный период преодоления тоталитарного прошлого.
В качестве первоочередных нам представляются следующие меры:
1.Запрос Президента РФ в Ген. Прокуратуру с просьбой дать правовую оценку захвату и удержанию власти большевиками 25 октября 1917г. Объявление режима, установленного после 25 октября 1917г. коммунистами, преступным и его актов - не имеющими юридической силы. Распространение части 2 Переходных положений Конституции РФ 1993 года на дореволюционное и небольшевицкое российское законодательство.
2.Восстановление действия ст. 108 Уложения об уголовных преступлениях Российской Империи «О вооруженном мятеже с целью свержения законной власти» и закона «Об уголовной ответственности участников установления советской власти и лиц, содействовавших ее распространению и упрочению», принятого в июле 1919 года Особым Совещанием и распубликованного Правительствующим Сенатом. Распространение на деятельность советской власти международных норм, определяющих преступления против человечества, а также тех принципов Нюрнбергского трибунала, которые позволяют выносить правовой вердикт в отношении умерших и отсутствующих на суде лиц. совершивших особо тяжкие преступления.
3.Завершение топонимической реконструкции. Восстановление всех исторических (дореволюционных) наименований городов, иных населенных пунктов и их частей, площадей, улиц и переулков. Изменение всех названий, связанных с именами государственных и партийных деятелей советского периода, прямо или косвенно виновных в установлении, поддержании и содействии тоталитарному советскому режиму, а также с именами деятелей международного коммунистического и революционного движения и лиц, участвовавших в революционной деятельности до 1917г., а также и наименований, прославляющих события, имеющие отношение к установлению и удержанию советской власти.
4.Все памятники монументальной пропаганды советского времени, связанные с увековечением лиц и событий, имеющих отношение к подготовке, установлению, удержанию и деятельности советской власти, следует или переместить в музеи (если эти памятники имеют художественную ценность), или уничтожить (если они таковой ценностью не обладают).
5.Последовательно осуществлять монументальное и топонимическое увековечение лиц и событий, связанных со строительством Российского государства, воинской и гражданской славой его, с борьбой против революции и советской власти в России.
6.Принятие Российским государством шефства над основными памятниками русской истории и культуры и русскими кладбищами за границей. Поддержание их за счет РФ в достойном состоянии. Установление за границей мемориальных знаков в ознаменование событий и лиц, славных для отечественной истории и культуры и связанных с данным местом. Регулярное отдание воинских и гражданских почестей памяти тех лиц, кто прославил себя в русской государственности, культуре, науке и в борьбе с большевизмом. Перенесение на Родину праха тех из них, родственники коих не возражают против этого. Создание в ряде городов и памятных мест России мемориальных кладбищ русской славы и мемориальных комплексов, связанных с жертвами тоталитаризма и борцами против него.
7.Восстановление в армии и флоте воинских формирований и названий кораблей, имеющих славное имя в истории России, - гвардейских полков Российской Империи, кораблей Императорского флота, «цветных полков» Белого движения. Передача им воинских знамен и регалий, хранящихся ныне частью за границей. частью в музеях. Восстановление системы воинских званий и элементов воинской формы старой российской армии и флота.
8.Восстановление старой российской системы классных чинов гражданской службы и реальное восстановление наград за беспорочную службу с соответствующими материальными и моральными поощрениями.
9.Увековеченье имен лиц, славных своими гражданскими, воинскими и учеными доблестями в тех заведениях России, где они учились и трудились.
10.Пересмотр программ отечественной истории, особенно XX века, для школ и ВУЗов в свете пп. 1 и 2 настоящей программы в видах воспитания патриотизма и подражания героям Отечества.
11.Ликвидация как официально празднуемых всех советских праздников и установление новых памятных дат. Объявление дня убийства царской семьи - 17 июля и дня октябрьской революции - 7 ноября днями национальной скорби и траура. Восстановление основных дат православного календаря в качестве нерабочих дней (с правом замены их на аналогичное число иных дней для иноверных и неверующих граждан).
12.Восстановление в качестве государственного гимна России «Боже, Царя храни» (слова В.А. Жуковского, музыка кн. Львова) с пониманием его слов, учитывая нынешний республиканский характер государства, в символическом и историческом смыслах (как и изображений государственного герба).
13.Внесение в Федеральное собрание законопроекта о правопреемстве с дореволюционной Россией. Создание Конституционной Ассамблеи для адаптации традиционного российского законодательства к нынешней российской реальности и к законодательству после декабря 1993г. Провозглашение акта о восстановлении Российского государства и правового порядка.
Обращение к русскому национальному правопорядку как нравственная необходимость и политическая цель
«Я заблудился как овца потерянная. Взыщи раба Твоего, ибо заповедей Твоих не забыл» Пс. 118, 176
1.Святыня национального правопорядка
Древние по-разному именовали тот божественный строй мира, ту неотмирную Премудрость, которой следует вся живая и неживая природа. Для греков это был космос, для китайцев - дао, для древних ариев -рита (отсюда современные слова -ритм, ритуал, rite, right), для индийцев - дхарма, иранцев - аша, египтян - маат. Право всегда считалось проявлением этого единого божественного закона мироздания в социальной и политической сфере. Но если следование всего творения природному закону абсолютно и неизменно, то человек может свободно соблюдать, а может и не соблюдать строй бытия. Однако нарушитель закона не отменяет объективность закона, но только пренебрегает им, и с таким беззаконником неотвратимо происходит то же, что и с тем, кто, игнорируя закон всемирного тяготения, бросается в пропасть. Другое дело, что в социальных законах причина и следствие, нарушение и воздаяние часто не следуют немедленно одно за другим, но бывают разделены многими годами и даже поколениями. «Я Господь Бог твой. Бог ревнитель, за вину отцов наказывающий детей до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои» (Втор. 5, 9-10).
Такая разведенность преступления и наказания, с одной стороны, сохраняет за человеком свободу, а с другой - заставляет разумных и благочестивых с особым вниманием исследовать Божественные установления, дабы научиться отличать правильное от неправильного, законное от беззаконного. Многочисленные собрания поучений и законоустановлений - одни из древнейших памятников письменного слова, и, безусловно, они восходят к еще более раннему, дописьменному бытию человечества. Уже в III тысячелетии до Р.Х. встречаем мы египетские «премудрости» Птаххотепа, Джедефхора, Кагемни, шумерские установления Липит-Иштар и Эшнунны. А древнейший и наиболее популярный индийский священный свод права именуется «Манавадхармащастра» - Собрание законов человеческих.
Из этой глубочайшей древности наследовали современные народы отношение к праву как к святыне. Клятва на Библии во время судейской присяги - прекрасное тому свидетельство. Но ныне право нечасто сознается во всей своей глубине. В XVIII-XX веках божественную и естественную теории права сменила теория позитивная. И теперь мы самоуверенно полагаем, что можем выдумывать любые нормы, а с другой стороны, считаем любой действующий в обществе закон законным уже в силу его существования.
Но в действительности и у нас имеется здоровое чувство соответствия абсолютного закона правды конкретному нормотворчеству. Заглушить это чувство для законодателя то же, что человеку заглушить свою совесть. Общество, силящееся существовать по неестественным законам, или, столкнувшись с трудностями, изменит эти законы, или придет к катастрофе.
Национальный правопорядок -это частный вариант общего мироустрояющего закона, присущий определенному народу, данной земле. Общечеловеческие принципы отношений человека с человеком, власти с обществом, учреждений друг с другом национальный закон проявляет соответственно конкретному народу, движущемуся в истории, но всегда сохраняющему собственное лицо. Национальное право несовершенно, так как несовершенен, грешен любой народ, но оно мерно народу, оно создает рамку народной жизни, переводит и приспосабливает абсолютные истины Божьи к конкретному историческому и национальному бытию.
И русский правопорядок на протяжении тысячелетия постепенно развивался, усложнялся вместе с развитием, усложнением самого общества нашего. К обычному славянскому праву, сохранявшему к Х веку кое в чем еще древние общеарийские формы, прибавились с христианизацией элементы византийского законодательства, через Кодекс Юстиниана восходившие к классическому римскому праву, и каноны церковного права, сплавленные тогда с правом гражданским. С XVII столетия русское право активно принимает нормы и саму юридическую логику западноевропейского законодательства, и принимает их достаточно органично, так как основоположная для Европы римская правовая традиция была воспринята Русью от Константинополя вместе с христианством еще в X-XI веках.
Древняя Русская Правда, княжеские уставы и уставные грамоты, судные грамоты и судебники, Стоглав и Соборное уложение 1649 года, петровские артикулы и указы, законодательные акты Екатерины Великой и Александра I, Великие реформы Александра II и Основные государственные законы 1906 года являли собой единую правовую ткань созидающегося народного организма. Одни нормы устаревали, отмирали, другие приходили им на смену. Некоторые правовые новации оказывались неудачными, не соответственными строю народной жизни и переставали применяться. Это была жизнь, и, как любая жизнь, она несла в себе существенное и случайное, вечное и сиюминутное. Но течение реки русского национального правопорядка, теряющейся своими истоками в далекой доистории, было жестоко остановлено 1917 годом.
2.Остановленное в своем развитии право
Как случилась Февральская революция, что стало ей причиной и началом? Где бы ни находили мы исток Великой русской смуты, катастрофа, явно ожидаемая, разразилась совершенно нежданно. Уже 8 января 1917г. брат Государя Михаил Александрович спрашивал Председателя Думы М.В. Родзянко, будет ли революция. Последний свой доклад Императору 10 февраля тот же Родзянко закончил словами - «будет революция и такая анархия, которую никто не удержит». Но и для этого опытного и мудрого человека обрушение государства Российского произошло нечаемо.
«Дума продолжала обсуждать продовольственный вопрос. Внешне все казалось спокойным... Но вдруг что-то оборвалось и государственная машина сошла с рельс. Свершилось то, о чем предупреждали, грозное и гибельное...» - так закончил Михаил Родзянко свою книгу «Крушение Империи»(1). Другой проницательный очевидец февральских событий, Владимир Набоков, признавался: «Еще 26-го вечером мы были далеки от мысли, что ближайшие два-три дня принесут с собою такие колоссальные, решающие события всемирно-исторического значения»(2). Люди, дальше стоявшие от вершины российской власти, тоже почти все, как животные землетрясение, предчувствовали катастрофу, и никто, однако, ее не ожидал.
Но точно ли случившиеся в последние дни февраля и в начале марта 1917г. события являлись катастрофой «всемирно-исторического значения»? Или же это был сравнительно второстепенный акт отечественной истории, вполне перекрытый революцией октябрьской?
Здесь не место для тщательного и всестороннего исторического исследования. Но замечу, что вовсе не случайным было всеобщее ожидание, что с верховной властью в России что-то должно случиться. Страна действительно управлялась все хуже, Двор все больше отделялся от общества, от всех сословий и групп. Отвратительная фигура лжестарца Григория Распутина, выросшая в глазах общества до колоссальных размеров национального бедствия, стала знамением конца несчастного царствования. И вот в Пскове, в ночь со второго на третье марта, в салон-вагоне императорского поезда Государь Николай Александрович «признал за благо отречься от Престола Государства Российского и сложить с себя Верховную власть».
XX век стал свидетелем стольких революций и отречений монархов, что акт, датированный 15 часами 2 марта 1917 года, выглядит достаточно заурядно. Внимание русских людей вскоре было захвачено куда более грандиозными и кровавыми событиями борьбы за власть Временного правительства и советов, все углубляющегося развала фронта и тыла, корниловского выступления и октябрьского переворота, созыва и немедленного разгона Учредительного собрания, Брестского мира, развала России, гражданской войны, красного террора и, наконец, полного воцарения нового строя жизни, который сам его создатель определил как «ничем не ограниченную, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненную, непосредственно на насилие опирающуюся власть»(3). Говоря юридически, под этой насильнической властью существовали мы до 12 декабря 1993 года.
Но почему вместе с отречением Государя как карточный домик рухнула власть закона на пространствах Российской империи?
Я не «махровый монархист», уверенный, что без царя народ существовать не может и коль низложен был «удерживающий», то России ничего не оставалось, как пойти вразнос. Власть царская намного моложе человечества и принадлежит к исторически относительным, а не сущностным его явлениям. Немонархические сообщества порой веками сохраняют незыблемый правопорядок, а монархии часто страдают от хронической анемии(4).
Причина послефевральского безвластия (а отнюдь не двоевластия, как говорили советские историки), перешедшего в неприкрытое коммунистическое насилие, в том, что отречение само по себе было незаконным, а потому и власть Временного правительства не зиждилась на законе.
У власти могут быть только два источника - или естественный обществу преемственный правопорядок, или прямое беззаконное насилие. Первого Временное правительство не имело, а на второе не могло решиться. Стараясь во всем следовать букве Основных государственных законов, Временное правительство презрело самое главное в них и для любого государственного сообщества вообще существеннейшее - закономерное преемство верховной власти. И потому власть его не только формально-юридически, но и фактически оказалась призрачной. Будь закон лишь измышлением человеческого ума, пренебрежение им не имело бы столь разрушительных последствий - сегодня выдумали одно, завтра, коль надо, выдумаем иное, - но глубина катастрофы русского общества указывает нам на неотмирный источник права, которым мы столь необдуманно пренебрегли.
Отбросив волю Творца и Вседержителя, выраженную не в отдельных нормах, но в самом преемственном строе права, мы, поскольку в полном безволии существовать невозможно, заместили Божественную волю нашей собственной, человеческой. Слова революционного гимна, что Бог «не даст нам избавления» и освобождения мы добьемся «своею собственной рукой», - оказываются не бессодержательной риторикой,но,обнажающей подсознательное, проговоркой. И эта-то несинергийная божественной, самостная наша воля и обернулась «ничем не ограниченной, никакими абсолютно законами не стесненной, непосредственно на насилие опирающейся властью» Ленина и его сообщников.
Не имея в себе Божественного творящего начала, немедленно восстав на Бога, новая власть могла только разрушать и жить продуктами полураспада былого государственного организма. И в той степени, в какой человек советского времени соединял себя с властью, он с неизбежностью сам обессиливал на все доброе и разрушался. Через эту личную духовную драму прошли очень и очень многие, в той или иной степени, наверное, все мы.
Но вернемся во второе марта 1917 года.
Вышедший к приехавшим из Петрограда в Псков представителям Временного комитета Государственной думы В.В. Шульгину и А.И. Гучкову Император сказал: «Ранее вашего приезда после разговора по прямому проводу генерал-адъютанта Рузскаго с председателем Государственной думы, я думал в течение утра, и во имя блага, спокойствия и спасения России я был готов на отречение от престола в пользу своего сына, но теперь еще раз обдумав свое положение, я пришел к заключению, что в виду его болезненности, мне следует отречься одновременно и за себя и за него, так как разлучаться с ним не могу»(5).
Несостоятельность, неправомерность формы отречения от престола, избранной Николаем II, была очевидна с момента ее первого объявления Государем. Ее заметил В.В. Шульгин. Ее подробно объяснил Владимир Набоков в апреле 1918 года(6). Дело в том, что в Российских законах вовсе отсутствовала норма отречения от престола царствующего Императора. Статьи 37 и 38 Основных государственных законов рассматривают возможность отречения наследника до его вступления на престол, но об отречении правящего Государя ни в этих, ни в иных статьях нет ни слова. Разумеется, отсутствие нормы, как хорошо знают юристы, не исключает факта. Но, в рассматриваемом нами случае, факт отречения, по точному замечанию Набокова, юридически тождественен смерти Государя.
По объявленным Императором Павлом законам о престолонаследии, в непреложной верности которым торжественно клялся при достижении совершеннолетия каждый наследник престола вплоть до Николая II, Император не может распоряжаться всероссийским престолом как частным своим наследием и завещать его, кому пожелает. Престол Империи наследуется в строго установленном законом порядке (Вторая глава Основных государственных законов). Поэтому, в случае отречения Николая II, престол переходил его сыну Алексею Николаевичу. Отрекаться можно только за себя. Отрекаться за другое лицо - в данном случае за сына - Российский Император не имел права. Цесаревич Алексей мог только сам отречься от своего права на престол, да и то лишь по достижении совершеннолетия (16 лет). До того он должен был царствовать при Правителе (регенте), которого мог определить перед отречением-смертью Николай II, но которым, если такого определения не последовало, становился «ближний по наследию престола из совершеннолетних обоего пола родственников малолетнего Императора» (ст.45). В 1917 году самым ближним был брат царя Михаил.
В Думе был проработан именно этот, вполне законный вид отречения: «призываем благословение Бога на Сына Нашего, в пользу которого отрекаемся от Престола Нашего. Ему до совершеннолетия регентом брата Нашего Михаила Александровича...» Но Николаи воспротивился, а Шульгин и Гучков не стали перечить. В окончательном тексте манифеста об отречении объявлялось: «Не желая раcстаться с любимым Сыном НАШИМ, МЫ передаем наследие НАШЕ Брату НАШЕМУ Великому Князю МИХАИЛУ АЛЕКСАНДРОВИЧУ и благословляем Его на вступление на Престол Государства Российского»(7).
Такая форма отречения была незаконной, а ввиду клятвы, даваемой при венчании на царство, «соблюдать все постановления о наследии Престола... во всей их силе и неприкосновенности, как пред Богом и судом Его страшным ответ в том дать могу», и клятвопреступлением. Невозможно представить, что прекрасно юридически образованный и двадцать два года управлявший Империей Государь Николай II не сознавал, что, так отрекаясь, он нарушает закон и никакого властного статуса для великого князя Михаила Александровича тем самым не создает. Чего желал достичь Государь, заведомо нарушая правила престолонаследия, мы, скорее всего, никогда не узнаем. Но ясно одно: по причине незаконности отречения за сына, после отказа Николая II от Престола, Императором Всероссийским был по статье 28 Основных государственных законов Алексей Николаевич при регенте Михаиле Александровиче.
Шульгину, Гучкову и другим лицам, присутствовавшим в салон-вагоне во время обсуждения текста манифеста, следовало бы тут же указать Государю на юридическую несообразность. Но никто этого не сделал. «Если здесь есть юридическая неправильность... - передает в «Днях» свои тогдашние мысли Шульгин, - если Государь не может отрекаться в пользу брата... Пусть будет неправильность!.. Может быть, этим выиграется время... Некоторое время будет править Михаил, а потом, когда все угомонится, выяснится, что он не может царствовать, и престол перейдет к Алексею Николаевичу... Все это, перебивая одно другое, пронеслось, как бывает в такие минуты... Как будто не я думал, а кто-то другой за меня, более быстро соображающий... И мы согласились...»(8)
Но все получилось не так, как надеялся Шульгин. «Принятие Михаилом престола было бы, - отмечает Набоков, - аb initio vitiosum, с самого начала порочным». И сам великий князь, и окружающие его это сознавали или ощущали. Когда, узнав о передаче ему короны, Михаил Александрович спросил М.В. Родзянко, может ли председатель Думы гарантировать ему безопасность в случае, если он вступит на престол, то в ответ услышал: «Единственно, что я вам могу гарантировать, - это умереть вместе с вами»(9).
3 марта великий князь Михаил Александрович, не всходя на престол, на который он при несовершеннолетнем цесаревиче Алексее не имел никаких прав, отказался от принятия верховной власти. И это было вполне правомерное действие. Однако этим Михаил не ограничился. В акте отказа от престола великий князь, по совету Шульгина и Набокова и при полном одобрении членов Временного правительства, объявил: «Всем гражданам Державы Российской подчиниться Временному правительству, по почину Государственной думы возникшему и облеченному всей полнотой власти».
«С юридической точки зрения, -замечает творец этой формулы Владимир Набоков, - можно возразить, что Михаил Александрович, не принимая верховной власти, не мог давать никаких обязательных и связывающих указаний насчет пределов и существа власти Временного правительства. Но мы в данном случае не видели центра тяжести в юридической силе формулы, а только в ее нравственно-политическом значении. И нельзя не отметить, что акт об отказе от престола, подписанный Михаилом, был единственным актом, определившим объем власти Временного правительства и вместе с тем разрешившим вопрос о формах его функционирования»(10).
Как можно видеть, юридически власть Временного правительства строилась ни на чем. Это была чистая узурпация, отягченная неловкой попыткой сознательной правовой фальсификации. De jure в России правил двенадцатилетний Алексей Николаевич, de facto никакой властью не располагавший и о своем положении Императора Всероссийского не ведавший.
Перед Временным правительством открывалось несколько возможностей. Оно могло вернуться к законному порядку, утвердить в положении Правителя Михаила, вступив с ним в некое неофициальное соглашение по разделению властных полномочий. Либеральный Михаил, скорее всего, согласился бы на разумные условия думцев. Могло Временное правительство пренебречь историческим правопорядком и установить собственную диктатуру, вполне беззаконную. На это оно не решилось. И, наконец, последняя возможность - это делать вид, что оно следует российскому правопорядку, букве Основных государственных законов, и стараться в меру сил так поступать. Этот путь - самый непоследовательный, самый безвольный.
«Отречение, которое должно было спасти порядок в России, оказалось недостаточным для людей, вообразивших себя способными управлять Россией, справиться с ими же вызванной революцией и вести победоносную войну. Безволие теперь действительно наступило. Это была уже не анархия, что проявилась в уличной толпе, это была анархия в точном значении слова - власти вовсе не было. Ничто не заработало в «усиленном темпе», кроме машины, углублявшей революцию, не наступило «быстрого успокоения», не произошло подъема патриотического чувства и решительная победа не оказалась обеспеченной, как это обещали князь Львов и Родзянко в ночь на 3-е марта», - вспоминал несколько месяцев спустя один из важнейших участников отречения(11).
Власть захватил в конце концов тот, кто менее всех считал себя связанным каким-либо «историческим правопорядком», кто не только смеялся над принципом богоданности закона, но и делал из своего неверия последовательный вывод, отрицая закон как таковой. Власть в России захватили советы и наиболее радикальный элемент в них - большевики. «Легкость, с которой Ленину и Троцкому удалось свергнуть последнее коалиционное правительство Керенского, обнаружила его внутреннее бессилие. Степень этого бессилия изумила тогда даже хорошо осведомленных людей...» - отмечал полгода спустя Владимир Набоков(12).
Развитие национального правопорядка было остановлено. Российские законы сразу же были прекращены к исполнению. Вместо многотомья государственных законов, хранивших в себе многовековой опыт приспособления абсолютной Истины к конкретному, грешному, несовершенному историческому бытию нашего народа, в России воцарилась ничем не ограниченная, на голом насилии утверждающаяся богоборческая власть. Падение Адамово, более ничем не сдерживаемое и не целимое, вырвалось на свободу. Плоды этой свободы нам всем известны.
3.Учредительное собрание и международное признание
Проведение выборов в Учредительное собрание Всероссийской по делам о выборах в Учредительное собрание комиссией, назначенной беззаконным Временным правительством, не может считаться законным, а само Учредительное собрание -правомочным. Следует подчеркнуть, что легитимное существование России прекратилось не в ночь с 5 на 6 января 1918г., когда по приказу Ленина были разогнаны собравшиеся в Таврическом дворце депутаты Учредительного собрания, но 2-3 марта 1917г. Именно отречение Николая II в пользу брата и отречение Михаила Александровича «в пользу» Временного правительства вывели Россию за пределы правового пространства в пучину беззакония. Созыв Учредительного собрания не стал, да и не мог стать «величайшим праздником, которого не было в России сотни лет»(13), поскольку он был осуществлен с помощью «права силы», а не силы права. Насилие порождает насилие, ложь плодит ложь. Имевшее свой источник в насилии и лжи Учредительное собрание закономерно закончилось насилием и ложью над ним самим.
«На основании всех завоеваний Октябрьской революции и согласно принятой на заседании ЦИК 3 января с.г. «Декларации трудового и эксплуатируемого народа», вся власть в Российской республике принадлежит Советам и советским учреждениям. Поэтому всякая попытка со стороны какого бы то ни было учреждения присвоить себе те или иные функции государственной власти будет рассматриваема как контрреволюционное действие. Всякая такая попытка будет подавляться всеми имеющимися в распоряжении Советской власти средствами, вплоть до применения вооруженной силы»(14).
Это образцово «легитимное» заявление большевицкого ВЦИК от 3 января 1918 года, на основании которого и была разогнана «Учредилка», опять же - только следствие того «единственного акта», которым Набоков и Шульгин узаконили Временное правительство.
Для историка общественного сознания России ход и результаты выборов в Учредительное собрание весьма существенны. Они отражают лихорадочное возбуждение умов, радикализм, взаимную ожесточенность и нетерпимость, характерную для революционного времени. Формальное исследование обстоятельств выборов позволяет задать вопрос о правомочности Собрания, в избрании которого принимало участие менее одной четверти населения страны. Многочисленные факты злоупотреблений, фальсификаций, угроз и насилий при подготовке к выборам, во время их проведения и позднее, при подсчете голосов, обобщенные О.Г. Радкеем и О.Н. Знаменским(15), заставляют подумать о той границе, перейдя которую нарушения электоральной процедуры превращают выборы в фарс. Но все эти исторические и политико-культурные реминисценции имеют очень малое отношение к оценке государственно-созидательного значения всероссийского Учредительного собрания, поскольку оно, будучи юридически несостоятельным, внеправовым, могло стать только орудием разрушения России.
Иной вопрос, встающий перед нами в связи с революционным 1917 годом, - это вопрос о праве народа на восстание и, как следствие, о праве восстания, о революционном праве. Всегда ли воля народа должна быть формализована рамками закона или же закон вторичен относительно свободной воли общества. Вопрос этот, если рассматривать его во всей полноте, требует анализа таких фундаментальных принципов, как соотношение абсолютной божественной правды и человеческого закона, богоподобия человека и падшести человеческой воли. В глубине сердца мы, как правило, знаем, справедлив ли тот или иной закон, принятый с соблюдением всех формальных юридических процедур, или несправедлив. Опыт XX века слишком страшен, чтобы полагать, что человеческое сообщество никогда не сходится на ошибке. О том же свидетельствует и христианская антропология. Хотя бы поэтому правовой континуитет, содержащий опыт тысячелетий, является более надежным критерием правды, чем спонтанное революционное волеизъявление народа.
И все же восстание и насильственное ниспровержение законной власти может быть признано юридически правомерным, если, во-первых, эта законная власть совершает многие и тяжкие беззакония в отношении подвластных и, во-вторых, законные средства к улучшению власти формально или фактически отсутствуют. Так, восстания против режимов Сталина или Гитлера были вполне правомерными. Оба этих режима отличались многочисленными особо тяжкими нарушениями прав человека вплоть до массовых лишений жизни и имущества ни в чем не повинных людей. Жестокая партийная диктатура, законодательно не оформленная, исключала возможность и законного судебного преследования этих насилий, и правомерного низложения власти как в нацистской Германии, так и в коммунистической России.
Однако Россия пореволюционная при всех ее недостатках была совершенно несходна с тоталитарными режимами XX века. Массовых казней, конфискаций имуществ, преследований инакомыслящих тут накануне 1917г. не было. Права человека, как личные, так и гражданские, большей частью соблюдались. Государственная дума, избираемая населением, была свободна в своих суждениях и действиях. Конечно, Россия была весьма ограниченной демократией, но возможность дальнейшей демократизации ее политической системы законными средствами была вполне открыта.
Подтверждением этому служит изнурительная многолетняя гражданская война и массовые репрессии населения, самими большевиками именуемые «классовой борьбой», то есть борьбой различных частей одного народа между собой. Далеко не всем оказались по сердцу революционные преобразования. Далеко не все соглашались на такое законотворчество. Да и те группы русского общества, от имени которых совершалась революция, - рабочие, крестьяне, солдаты -разве были они бесправными рабами до февраля 1917 года? Разве не имели они гражданских, имущественных и политических прав? Да, права эти не всегда соблюдались и не во всем были равны правам высших социальных групп, но они расширялись год от года и уж по крайней мере жизнь и имущество трудящегося народа были защищены в царской России безмерно лучше, чем в ленинско-сталинской деспотии, где сбор колосков на колхозном поле или двадцатиминутное опоздание на работу грозили многими годами каторги и тюрьмы, полным поражением в правах, а то и смертной казнью.
Революция 1917 года не освободила Россию, а закабалила ее. Всякая возможность мирного и законного изменения политической системы после 1917 года полностью исключалась. Поэтому события 1917г. должны быть квалифицированы не как реализация народом своего права на восстание, но как действия группы лиц по присвоению себе с помощью прямого насилия исключительных прав на жизнь и имущества иных людей. Иными словами, революция 1917г. должна квалифицироваться как разбой.
Такое категорическое определение русской революции 1917г. требует ответить и еще на один вопрос: можно ли считать коммунистический режим, установившийся в России, разбойничьим, если в 1920-1934гг. советское государство признали практически все государства мира, установив с ним нормальные дипломатические отношения, заключив пакты о ненападении, торговые соглашения и даже договоры о взаимопомощи в случае агрессии? Могут ли нормальные люди поддерживать с разбойником нормальные отношения, не указывает ли само наличие таких отношений, что перед нами не разбойник, а вполне порядочный человек? Увы, и в повседневной жизни выход честной девушки замуж за вора не превращает его автоматически в честного гражданина. Тем более в международных отношениях дипломатическое признание отнюдь не означает оправдания режима.
Вплоть до последнего времени международное право не признавало законным вмешательство во внутренние дела государства. Это сейчас человеческое сообщество робко и непоследовательно пытается реализовать принцип, что нарушения прав человека не внутреннее дело, а всеобщая проблема. До конца 1940-х гг. ни одно государство всерьез об этом не помышляло.
Для классического международного права совершенно не важно, демократический режим в стране или деспотический, законный или незаконный с точки зрения внутреннего, национального законодательства. Важно только одно - насколько он прочен. Если после всех волнений и революций государство достигло, не важно какой ценой и на каком основании, стабильности, то оно объективно превращается в полноценный субъект международного права и требует формального признания, на которое почти всегда и почти все страны идут. Несмотря на все злодеяния нацистов вполне демократические Швеция и Швейцария поддерживали с гитлеровским режимом нормальные дипломатические отношения вплоть до капитуляции Третьего Рейха, что отнюдь не означало оправдания этими странами германской агрессии или национальной политики.
Характерно, что СССР стали дипломатически признавать (не считая Веймарской революционной Германии, Афганистана и некоторых стран-лимитрофов, возникших на просторах Российской империи) только с 1924г. Семь лет мир приглядывался к «Советам», и лишь когда стало ясно, что коммунистическая власть установилась в России надолго, а попытки ее свержения потерпели крах, он стал эту Россию дипломатически признавать. Соединенные Штаты, во внешней политике .которых нравственный императив имел в XX веке большое значение, пошли на признание СССР только в 1933г. В 1934г. Советский Союз ненадолго стал даже членом Лиги Наций.
Но все эти дипломатические признания, от афганского до американского, вовсе не содержали в себе юридической оценки установленного в России режима. С точки зрения национального, внутреннего права власть Временного правительства как была, так и оставалась вполне беззаконной, а «власть советов» и вовсе внезаконной. И никакие международные признания этого состояния внезаконности отменить не могли. Его могло и может отменить только обращение к внутренним источникам легитимации власти - или к когда-то отброшенному национальному правопорядку, или к свободному волеизъявлению всего народа, сознательно совершающего свой выбор.
4.Жизнь вне закона
Если ход наших рассуждений верен и в России за короткий срок от марта к октябрю 1917 года произошло не просто замещение одной системы права другой (феодально-буржуазного - социалистическим, теистического — позитивным), а полное изменение источника власти от богоданного закона к противобожескому беззаконному насилию, то в таком случае нельзя ждать от послереволюционной России никакого действительного правопорядка. Большевики, пойдя вскоре после захвата власти на беспримерное в человеческой истории упразднение всего национального законодательства, заместили его своими законами, своей конституцией. Но не надо быть проницательным законоведом, чтобы обнаружить, что прав был все же Ленин с его «непосредственно на насилие опирающейся властью», а не многочисленные специалисты, целые институты, занятые в коммунистический период изучением советского правопорядка, как чего-то реального.
Советская власть действительно создавала гражданские, уголовные и процессуальные кодексы, писала конституции, но чем выше в системе права находилась норма, тем менее она исполнялась и предполагалась к исполнению.
Конституции провозглашали все гражданские права и свободы, объявляли, что «вся власть в СССР принадлежит народу» (ст.2 Конституции 1977г.). Ниже конституции находились законы, еще ниже - подзаконные акты, под ними - ведомственные инструкции и, наконец, на самом дне законопослушная деятельность граждан, законом облеченных властью. Так было в теории советского права, которую изучали на уроках обществоведения и в юридических ВУЗах. На практике все было совершенно наоборот. Конституционные нормы не имели никакой силы. Любой советский человек прекрасно знал, чего стоят правовые гарантии свободы совести, слова, собраний, научного и художественного творчества, право на труд, на жилище, на власть. Некоторую силу имели законы, раскрывавшие «как надо» нормы конституции. Намного существенней оказывались подзаконные акты, еще сильнее были ведомственные инструкции, и наконец, подлинной властью в стране обладало только «телефонное право», то есть та самая «внезаконная сила», о которой как об основе нового строя говорил Ленин.
Примеров можно приводить множество. Свобода слова, провозглашенная в ст.50 последней Конституции СССР, превращалась, спускаясь с одной ступеньки права на другую, в полную невозможность безнаказанно произнести и два слова вразрез с «генеральной линией КПСС». Да и сама КПСС, первый секретарь которой безраздельно управлял государством, жизнью и смертью всех граждан, ни в одном советском законе в качестве обладателя власти не выступает. По конституции, как известно, полнотой власти располагали «избранные снизу доверху» советы. Но в действительности советы не имели и грана власти, да к тому же никем и не избирались, а назначались по указанию властной верхушки КПСС.
Безраздельной властью в советской России обладали те, кто по закону никакой властью вовсе не располагал, а те, кто, по конституции, имел полноту власти, на практике были вовсе лишены ее, если только не совмещали свой советский пост с местом в партийной номенклатуре.
В обществе, где действенно право, низшая норма обессиливает, если она противоречит более высокой. И даже высшие государственные акты не могут явно нарушать тех абсолютных норм священного права, которые хранит исповедуемая обществом вера. Одной из проблем предреволюционного российского законодательства было, например, все большее расхождение между суровым библейским законом и жизнью секуляризировавшегося общества - скажем, право на развод и вторичный брак. Если рассмотреть пирамиду законодательства правового общества, то несложно обнаружить, что волевые действия регулируются законом, закон определяется конституцией, а конституция объявляет своим истоком или непосредственно Правду Божью - вспомним хотя бы американское - In God we trust; начало немецкого Основного Закона 1949 года - «Сознавая свою ответственность перед Богом и людьми...» - или естественное право, которое через естество человека также восходит к его Творцу. Неотмирный источник любого закономерного акта в таких системах совершенно очевиден.
Законодательство Российской Империи вполне соответствовало «божественной пирамиде». Ст.4 Основных государственных законов провозглашала: «Императору Всероссийскому принадлежит Верховная Самодержавная власть. Повиноваться власти Его, не только за страх, но и за совесть Сам Бог повелевает». Царь был правителем «милостью Божией», и понятно, что сознательные нарушения божественной воли, лишая в глазах подданных царя этой милости, одновременно обеззаконивали его право на престол.
Какой статьей «Сталинской конституции» определялась власть Иосифа Сталина над жизнью и совестью граждан государства российского, власть, которой он так бесконтрольно располагал?
Безусловно, власть эта не коренилась в божественном правопорядке. Любая положительная апелляция к Богу и Его закону в коммунистический период была не только юридически бесполезным, но и практически крайне опасным делом. Власть Первого секретаря ЦК не проистекала ни из конституции, ни из закона. Более того, сам «Первый» определял, что можно и что нельзя, что правильно и что ложно, разумеется, не в отношении некого абсолютного идеала, а в отношении себя самого. Подобно Юстиниану он мог бы объявить себя «одушевленным законом», но в отличие от константинопольского басилевса первый секретарь ЦК отрицал существование Того, Кто сделал его «душею живою». Кто стоял над его властью.
Не определяемый никаким законом божеским или человеческим, правитель советской России был сам-себе-закон. Это он и только он обладал всецелой полнотой внезаконной власти телефонного права, власти, отливавшейся в должностные инструкции, которые, в свою очередь оформляли подзаконные акты. Внешней, более или менее пристойной оболочкой подзаконных актов были законы, а уж ширмой всего этого удивительного правопорядка являлась конституция, с размалеванными на ней гарантиями, правами и свободами.
Советская система тоже была пирамидой, но ее вершина - это не Бог, а ничем не обузданный тиран, возведенный людьми в божественное достоинство и требовавший для себя восхваления, приличного Божеству, осуществившийся «человекобог» Второго послания к Солунянам апостола Павла и «Бесов» Достоевского.
Две властные пирамиды имеют, как можно видеть, диаметрально несходные структуры. И если Бог всех теистических религий по определению есть Абсолютное благо, и потому закон Его благ в той мере, в какой не подпорчен на земле человеческой падшестью, то любой нумерический человек, даже вознесенный к вершинам власти, не есть благо абсолютное, и потому власть, исходящая от него, коль внешним законом она не регулируется, есть не что иное, как всецелое беззаконие.
Понятно, что беззаконие, как явление чисто отрицательное, не может быть источником никакого закона. И именно поэтому коммунистическая власть беззаконна, а коммунистическое право - чистейшей воды юридическая фикция, fata morgana.
И очень характерно, что более двух третей всего советского корпуса права имели форму секретности или «ДСП», причем это были не статьи конституции и не законы, а большей частью самые властные в советской правовой пирамиде подзаконные акты и инструкции. Чем ближе к источнику незаконной власти приближалась норма, тем более зыбкой, оставляющей место произволу оказывалась она, дабы на последней глубине вовсе исчезнуть, освобождая место полному беззаконию.
И дело не в том, что советский строй был аморален, жесток и бездуховен. Были подобные государства и раньше, существовали они и бок о бок с СССР, в нацистской Германии или в фашистской Италии. Но в Советском Союзе правопорядка не было, а потому и государства не существовало. Ленину нельзя отказать в честности и точности, когда он определял свою власть как «ничем не ограниченное, никакими законами, никакими абсолютно правилами не стесненное... насилие». За три четверти века в СССР были правители более и менее жестокие, кровавые маньяки и лично достаточно добрые, даже совестливые люди. Но суть их власти от этого не менялась. У Горбачева, так же как и у Ленина, власть оставалась совершеннейшим беззаконием.
5.Что проще - ломать или строить?
Известная русская поговорка дает вполне ясный ответ на этот вопрос. И все же, сам факт существования поговорки свидетельствует о многом. Склонность к разрушению весьма сильна в душе нашего народа. «Разорю я все именье - сам улягусь на каменья»; «возьму шашку, возьму остру и зарежу сам себя» -подобные фольклорные мотивы, многократно проявлявшиеся в действительной жизни, то Пугачевским бунтом, то Черным переделом, обрели трагическую полноту в великой смуте 1917-1922 годов, когда весь строй народной жизни и само имя России были уничтожены самим же русским народом.
Коммунистическая идеология, сгущенная в известной фразе русской версии «Интернационала» - «Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем мы свой, мы новый мир построим, кто был ничем - тот станет всем», - идеология эта оказалась удобной рамкой для воплощения разрушительных, бунтарских наклонностей народа, потерявшего нравственные ориентиры и духовные цели бытия. Не здесь говорить, почему случилась эта утрата духовного стержня народной жизни(16), но важно подчеркнуть, что революция 1917 года явилась не причиной, но следствием духовной катастрофы, постигшей русское общество.
Романтический байронизм первых лет новой власти; убеждение, что человек может все; первая часть строфы «Алкесты» - «много есть чудес на свете - человек их всех чудесней», без печального завершения ее, обусловили «героику» и «пафос» послереволюционных преобразований. Но умножавшиеся и умножавшиеся жертвы при созидании нового общества вскоре ясно показали для всех, желающих видеть, что силы человеческие не беспредельны и, отказавшись от величайших и одновременно простейших законов, на которых стоит социальное бытие, - «Возлюби Бога всем сердцем своим и ближнего своего как самого себя», - мы смогли только разрушать.
В годы II мировой войны советская власть, дабы выжить, попыталась придать некоторый положительный смысл защите пространства, на котором она господствовала, вспомнив древнее, как мир, понятие отечества, и тем, почти инстинктивно, связала себя со здоровыми основаниями народной жизни. Обращение «братья и сестры», имена великих полководцев и правителей Руси на знаках отличия и полковых знаменах, воинские звания, крой офицерской формы, признание Церкви Христовой и тост «за великий русский народ» бросали золотой отблеск истинности на коммунистический артефакт. Отблеск этот до сего дня прельщает некоторых.
Но сущность коммунистической государственности нимало не изменилась от патриотических «белил и румян». Ее деспотический, внеправовой, искусственный характер, ее самоутверждающаяся гордыня, пренебрегающая человеком якобы во имя человечества, ее органическая лживость не могли не кончиться крахом всего того образования, которое мы привычно именуем «советским строем», СССР, социалистическим содружеством.
И на этот раз разрушено все оказалось быстро и вновь «до основания». Нет уже ни Варшавского договора, ни СЭВа, ни Советского Союза, ни КПСС, ни вертикали советов. Начавшаяся в 1917 году небывалым насилием «самоизмышленная пагуба» завершилась также рядом насильственных и незаконных по отношению к самой внеправовой коммунистической системе действий. Но беззаконие и не может кончиться вполне законно, насилие - ненасильственно. Каждый наказывается тем, чем грешит, и поднимающий меч от него же и погибает. Закон для беззакония - такое же насилие, как и беззаконие для закона.
Шельмование демократами на первых Съездах Народных Депутатов коммунистической государственности, разгром КПСС в августе 1991, развал СССР в декабре того же года, танковый штурм цитадели советской власти в октябре 1993, Чеченская война - все это - моменты одного целого. Это - зеркальное отражение того, что происходило восемь десятилетий назад. Отражение и, одновременно, воздаяние. Это - отмщение за ту кровь и неправду, которой было ознаменовано начало новой власти на пространствах, до того носивших имя Россия.
И пролившаяся в Москве в октябре 1993 года, и льющаяся в Чечне кровь не столько ужасает - хотя любая пролившаяся кровь оскверняет и Душу и землю, - сколько удивляет своей малостью в сравнении с теми морями крови, которые затопляли нашу землю в годы революционной смуты, гражданской войны, красного, а потом сталинского террора. Дай Бог, чтобы этой малой кровью и свершилось отмщение, а времени разбрасывать камни пришло на смену время собирать их.
И хотя не наше дело «знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти» (Деян. 1,7) но все же крепнет ощущение, что со старым покончено и с 12 декабря 1993 года незаметно для глаз началось созидание новой России.
И даже не так важно, действительно ли в референдуме по конституции приняло участие 53,6 процента граждан России, имеющих право голоса, или чуть меньше половины, как полагают некоторые эксперты. Важно иное - новый Основной закон России не ищет себе формальной опоры в коммунистическом прошлом. Он - не продукт полураспада советской системы, но начало строительства новой России.
Новый порядок воспринимается обществом достаточно спокойно, а не отвергается с негодованием. Массовые волнения, акции гражданского неповиновения, да и просто многотысячные демонстрации, как в конце февраля 1917 года, практически отсутствуют. Почти утратили популярность сепаратистские лозунги разноплеменных националистов. На выборах в V и VI Государственные Думы во всех «национальных республиках» победили кандидаты, выступающие за государственное единство России, умеющие совмещать свой локальный патриотизм с «державностью».
Но главное, что, хотя причин для недовольства еще немало, а аппарат подавления весьма слаб и практически не применяется в качестве стабилизирующего фактора, люди пытаются преодолеть трудности не в бунтарском разгуле, но в созидательном труде умелостью, хозяйственной сметкой, хитростью, усердием. Городская молодежь аполитична, предпочитает учиться и работать, а не ходить на демонстрации под ниспровергательными лозунгами. «Ниспровергают» существующий строй главным образом старики и сельские обыватели, голосовавшие на президентских выборах 1996 года за Геннадия Зюганова. И, наконец, проигравшие на этих выборах коммунисты нашли в себе силы подчиниться воле большинства. В 1917 все было точно наоборот. И это вселяет надежду, что песенный Стенька Разин перестает быть властителем дум в нашей стране.
Если эти оценки верны и в России действительно перестают разрушать и начинают строить, то необходимо задать себе вопрос: как строить, по какому плану. Без плана, наугад, «методом тыка» можно слепить какую-нибудь голубятню или нелепую сараюшку, но ни дома настоящего не построить, ни парка красивого не разбить.
ЕСТЬ ЛИ У НАС ПЛАН ПРЕОБРАЗОВАНИЯ ОТЕЧЕСТВА? Казалось бы, планов много и они вполне профессиональны. Один предлагается «Выбором России», другой «Яблоком», третий отстаивают аграрии, четвертый - последователи генерала Лебедя. Но, внимательней приглядевшись, замечаешь, что планы эти вторичны. Они исходят из того, что здесь уже имеется государственный организм, нуждающийся в некотором хозяйственном и политическом реформировании, чаще даже хозяйственном, чем в политическом. Но вся беда в том, что государственного организма ныне в России нет. Есть лишь желание построить его на руинах советской системы, которая не являлась ни государством, ни организмом в общечеловеческом смысле этих слов. Ведь государство - это все же не средство для установления диктатуры одного класса над другими, как утверждают марксисты, а правомерная организация жизни в человеческом сообществе. Вспомним, что известный диалог Платона «Государство» имеет второе название - «О справедливости». А справедливость - это не что иное, как веденье правды и осуществление ее.
И вот как раз правды, а по-современному говоря, права, в советской системе «непосредственно на насилие опирающейся власти» и не было. Была мощная армия, был неплохой управленческий аппарат, была наука и техника, были искусство и литература, подчас достигавшие больших, всемирно значимых высот, а вот права не было, поскольку все наше законодательство, начиная с правил поведения в городском транспорте и кончая конституцией, являлось правовой фикцией. Жизнь шла не в соответствии с законом и не нарушая закон, а как бы вне закона. Следование букве советских законов немедленно вызвало бы мощное сотрясение и гибель системы, что и произошло за считанные годы перестройки, когда к советской правовой системе попытались отнестись всерьез, как к действующему законодательству.
6.Юридический спиритизм
Если советское право было фиктивно, фантомно и существовало исключительно для драпировки внеправовой, незаконной силы, то что тогда есть использование этого права сейчас, когда мы стремимся вновь войти в реку правовой государственности, как не попытка общения с духами, причудливый юридический спиритизм?
А между тем мы продолжаем жить в системе именно советского права. В сегодняшней России не действует ни один закон Российского государства, принятый до Октябрьского переворота 1917 года, и в то же время действуют все законы, принятые после 1917 года, не отмененные закономерным же образом в системе послереволюционного права.
До 12 декабря 1993 года это советское право завершалось конституцией РСФСР 1978 года - классической советской псевдоконституцией, прикрывавшей власть в существе своем разбойничью. Декабрьский референдум существенно изменил ситуацию. Новая конституция прошла процедуру демократического всенародного одобрения. Она никак не связана с властной системой советского периода. И, наконец, она действительно является Основным Законом Российского государства. Конституционный суд перегружен делами о соответствии Конституции тех или иных законов, большей частью наследованных от РСФСР, и он, как правило, выносит решения о несоответствии закона той или иной конституционной норме, что ведет к пересмотру дела.
И все же 12 декабря 1993 года у нас возникла очень странная система права, в которой действительный Основной Закон, как Екатеринбург в Свердловской области, возглавил пирамиду фиктивного законодательства. Власть Президента Российской Федерации может считаться чрезмерной, авторитарной, но она законна в том смысле, что, в отличие от власти Первого секретаря ЦК, подробно зафиксирована в Конституции и за ее пределы не выходит. Но если высшая государственная власть теперь законна, то правовое поле, в котором она действует, большей частью призрачно.
Вот один только характерный случай. 5 мая 1995 года в Конституционный Суд обратился некто Валерий Смирнов, осужденный в 1982 году за измену родине на десять лет лишения свободы по статье 64а Уголовного кодекса РСФСР, поскольку, выехав в служебную командировку в Норвегию, он отказался вернуться, попросил о предоставлении политического убежища и сообщил некоторые сведения о сотрудниках «закрытого» Института электронных систем, в котором работал. Статья 64а полагает изменой бегство за границу и отказ от возвращения на родину, равно и разглашение сведений, составляющих государственную тайну. Конституционный Суд, приняв дело к рассмотрению, признал тем самым, что статья 64а и весь Уголовный кодекс РСФСР действуют, то есть что они суть действующее законодательство. Таким образом он признал, что инстанция, давшая Уголовный кодекс и дополнение «а» к 64 статье, была во время принятия этих актов законной. А так как этой инстанцией был Верховный Совет РСФСР, то Конституционный Суд признал в качестве законного фиктивный, декоративный орган власти, незаконно управлявшей Россией с 1917 года. Следовательно, Конституционный Суд России, созданный по Конституции 1993 года, признал законной узурпацию власти сначала Временным Правительством, а затем и большевиками.
Эта правовая логика сквозит и в решении Конституционного Суда по делу В. Смирнова. Постановление первой палаты Конституционного Суда, оглашенное 20 декабря 1995 года, указывает, что квалификация бегства за границу и отказа вернуться, как измены родине, не соответствует статьям 27.2 и 55.3 Конституции. А вот выдача государственной или военной тайны иностранному государству - это и по Конституции Российской Федерации есть измена родине и потому подлежит наказанию.
Этот вердикт Конституционного Суда можно признать справедливым только в том случае, если РСФСР мы признаем государством, преемником которого является Россия, организованная Конституцией 1993 года. Но поскольку ни РСФСР, ни СССР государствами не являлись, а были с самого своего возникновения внезаконными властными структурами, типологически сходными с разбойничьими бандами, то можно ли ставить в вину измену такому государству?
«Если существующий порядок есть сплошная несправедливость, то само нарушение его уже сулит какую-то справедливость», - сказал как-то Джавахарлал Неру.
Можно ли представить себе суд над немцем, укрывавшим евреев, участвовавшим в антигитлеровском сопротивлении или работавшим на союзников в годы Третьего Рейха, если дело открылось после мая 1945г.? Нет, такие люди, как генерал Фридрих Ольбрихт, полковник граф Клаус фон Штауфенберг, граф Готфрид фон Бисмарк или посол граф Вернер фон дёр Шуленбург стали героями освободившейся от нацизма Германии. Не потому ли в России подтверждают в Конституционном суде вину В. Смирнова в измене советской родине, что Суд юридически мыслит себя наследником нашего Рейха, а не созданием освободившейся от коммунизма России?
И очень характерно, что суд России до сих пор не рассмотрел, а государственный прокурор не возбудил дело об узурпации власти в марте 1917 года, о массовых фактах измены родине во время братаний на фронте, о большевицкой агитации против войны и за поражение своего правительства, о пресловутых немецких деньгах революции, об убийстве царской фамилии 17 июля 1918 года. По каким законам судить эти преступления? По законам Российской империи? Но законы эти отменены большевиками. По советским законам? Но обратной силы законы не имеют, да к тому же Конституция СССР 1977 года в первой фразе преамбулы превозносит «Великую Октябрьскую Социалистическую революцию» как ни с чем не сравнимое благо в истории человечества. И вот, в этой, в нынешней правовой логике тягчайшие преступления не считаются нарушением закона и потому не подлежат наказанию. Более того, тело главного преступника покоится в стеклянном гробу в самом сердце России - на Красной площади, его статуи красуются во всех городах, а имена его и его сообщников носят тысячи улиц, площадей, городов и поселков. А Валерия Смирнова объявляют изменником родины по законам, навязанным России беззаконной властью.
Не поддаваясь соблазну риторики, оставаясь в системе логики права, нельзя не признать, что Конституция 1993 года, формально оторвавшись от советского прошлого, по существу сохранила Россию в послереволюционном пространстве. Именно поэтому диаметрального изменения государственно-правовой ситуации после референдума 12 декабря не произошло.
Вывод этот подтверждается и анализом текста новой Конституции. Откуда в Конституции республиканская форма правления, федеративная система, национальные республики, автономные области, автономные округа? Разве были они до 1917 года? Совершенно очевидно, и официальные комментарии Конституции подтверждают это, что все указанные элементы восприняты из советского прошлого. Из советского прошлого воспринята и сама идея Российской Федерации, ее границ с иными «союзными республиками», на которые произвольно и совершенно незаконно было рассечено тело унитарной Империи. Помните знаменательную фразу, с которой начиналось все российское законодательство? - «Государство Российское едино и нераздельно». Признав как fait accompli эти границы и эти новообразования, признав в России республику, законодатели 1993 года связали себя не со всей российской историей, но только с последним, самым кровавым и, главное, вполне беззаконным ее периодом, когда власть в Государстве Российском оказалась захвачена бандой воров и разбойников, действовавших не силой права, а правом силы.
И, наконец, последнее, но отнюдь не самое маловажное. Когда знаменитым указом №1400 от 21 сентября 1993г. президент Ельцин положил начало конституционному процессу, завершившемуся 12 декабря всенародным референдумом, он не сказал ни разу, что его цель - возвратить Россию в правовое пространство, из которого она была выведена в 1917г. Напротив, указ №1400 именовался «О поэтапной конституционной реформе в Российской Федерации». Коли реформа, значит, есть что реформировать, коли федерация, значит, советское установление признается вполне законным. Задачей указа объявлялась «безопасность народов Российской Федерации» (часть 2, пункт 1), а отнюдь не выход из внеправового советского пространства. Но если задача не ставилась, гражданам не разъяснялась, то и референдум 12 декабря 1993 года не может считаться не чем иным, как узакониванием государственно-правовых отношений послереволюционной России.
Статья 86 Основных Законов Российской Империи гласит: «Никакой новый закон не может последовать без одобрения Государственного Совета и Государственной Думы и воспринять силу без утверждения Государя Императора», а статья 94 объясняет: «Закон не может быть отменен иначе, как только силою закона». Посему, доколе новым законом положительно не отменен закон существующий, он сохраняет свою силу.
Свод Российских законов никаким законным образом отменен не был. Узурпация власти Временным Правительством была незаконной, а о праве большевиков на власть и говорить неловко. Следовательно, в России de jure продолжают действовать законы Российской Империи.
Если бы Борис Ельцин вынес на референдум 12 декабря свою Конституцию, объяснив при этом, что она является альтернативой Основным Государственным Законам 1906 года, и при такой постановке вопроса большинство российских граждан проголосовало за новый конституционный проект, то можно было бы считать, что Россия предпочла, отбросив старое, вступить в новое правовое пространство, начать жизнь с белого листа.
Но этого сказано не было. Напротив, подчеркивалось преемство с советским строем, и потому государство-образующей Конституция 1993 года вполне не может быть признана. Форма ее выставления на референдум в лучшем случае может квалифицироваться как «нарушение закона из-за его незнания», а в худшем - как «сокрытие прав истца ответчиком в корыстных целях». Под истцом здесь выступает народ России, которому предложили конституционный проект без необходимых объяснений.
Повторюсь, если бы закон был только человеческим измышлением, то, по большому счету, было бы все равно, как он принят - честно, нечестно или получестно. Но если за источник закона признаем мы Абсолютную Истину, то нарушение такого закона неизбежно будет приводить к гибельным последствиям. Знаменитое крючкотворство муфтиев в тонкостях шариата, споры талмудистов-раввинов или христианских канонистов преследуют одну цель - «испытывать, что угодно Богу» (Еф. 5.10). Менее явно гражданский суд в большинстве обществ стремится к той же цели. Нарушение закона страшно даже не потому, что дурной человек остается не наказанным, а хороший - не отмщенным, но в первую очередь потому, что творимое нами беззаконие разрывает устроение мироздания, превращает стройный космос в хаос. Через беззаконие в мир глядят глаза сатаны - первого беззаконника.
И вот, несмотря на всю непоследовательность, всю половинчатость правовых установлении 1993 года, хаос беззакония мало-помалу начал сменяться в нашей стране порядком, основанным на силе права. Президентские выборы июня - июля 1996 года - явное свидетельство и хороший промежуточный итог этого процесса. Нормально, юридически корректно граждане России избрали себе Верховного Правителя, выступившего с откровенно антикоммунистической позицией. Если не в формально правовом, то в нравственном плане народ России этими голосованиями определил свою судьбу, отвергнув в лице Геннадия Зюганова внезаконный коммунистический строй. Но будет ли отвергнут вместе с ним и правовой спиритизм - общение с фантомом коммунистической государственности? Все зависит от того, на каком основании решим мы возводить будущую Россию.
7.Обретенье основы
Строительство России на основании фиктивного коммунистического права невозможно. В нарисованном доме жить нельзя. Коммунистическое право было, как не раз уже объяснялось, не правом в собственном смысле слова, но ширмой незаконной разбойничьей власти. Обманываться внешней ладностью советской системы, демократичностью ее буквы -крайне наивно. Это - ряска, скрывающая бездонную болотную топь. Если мы встанем на нее, то обязательно утонем, бездна беззакония вновь поглотит нас. И это потому, что советы, федерализм и прочие артефакты советского права могли существовать только благодаря стальному каркасу партии, а сама коммунистическая партия - лишь как функция государственной власти, незаконно присвоенной в результате насильственного захвата. Возврат в советское право с необходимостью влечет возврат в беззаконие. Стоит ли, как говорится, огород городить?
Кроме того, нельзя забывать, что советское право возникло на отрицании тысячелетней традиции российского национального правопорядка, что оно, советское право, не проистекает из жизни и потому жизнь соразмерять не может, что оно, наконец, в той степени, в какой что-то устанавливало, действовало в интересах упрочения внезаконной деспотии, само себя именуя классовым, революционным. Только в самый последний миг коммунистического режима его могильщик Михаил Горбачев объявил общечеловеческие ценности выше ценностей классовых. До того три четверти века СССР жил противопоставлением, культивированием вражды между нами и ими, своими и чужими. Но может ли быть классовой Правда, лежащая основанием любого государства, любого действительного права?
Так что возвращаться к «советскому» правопорядку пристало только тому, кто хочет вновь стать объектом внеправового насилия. Слава Богу, большинство граждан России 3 июля 1996 года этот путь отвергли, как бы исправив свободным выбором ошибку нашего народа, совершенную в 1917.
Кроме возврата в советское прошлое, у нас имеются еще две возможности: строить Государство Российское заново, избрав в качестве основания конституцию 12 декабря, или же обратиться к тому правопорядку, который мы так неосмотрительно отвергли в годы Великой смуты.
8.Строительство России с 12 декабря 1993г.
Этим путем идет Россия сейчас. Его преимущество в том, что законодательство следует за жизнью. Если какая-то статья закона противоречит Конституции и есть люди, страдающие от этого и готовые бороться за свое конституционное право, - «устаревшая» статья скорее всего будет отменена. Постепенно из компромиссов с теми же коммунистами рождаются новые кодексы и законы. В конце концов изменится весь корпус советского права, из фиктивного превратившись в новый, действительный.
Но недостатки этого пути во много раз превосходят достоинства органического складывания нового правопорядка.
Во-первых, процесс этот очень долог. Как-то федеральный министр юстиции назвал систему сегодняшнего российского права «рубищем нищего, состоящим из одних дыр и заплат»(17). Пройдут десятилетия, прежде чем Россия создаст из права послереволюционного, фиктивного право действительное, способное устанавливать жизнь общества без обращения к неправовым методам. За эти десятилетия из-за недостроенности или даже непостроенности здания отечественного правопорядка люди не смогут привыкнуть к правовым отношениям и, следовательно, опасность каких-то внеправовых, пиночетовских методов государственного строительства сохранится. В стране же, где общество совершенно отвыкло от власти права за коммунистические десятилетия, пиночетовский авторитаризм быстро выродится в разбойничий беспредел, а «сильная рука» сменится рукой всесильной и потому беззаконной. Нравится ли такая перспектива «глядящим в Пиночеты»?
Во-вторых, если б общество наше было здоровым, полным духовной силы и внутреннего сознания Правды Божией, то тогда закон, родившийся из отношений граждан, стал бы законом справедливым, прочным и долговременным. Так, например, формировалось законодательство Соединенных Штатов в XVIII-XIX столетиях. Статьи федералистов, Декларация Независимости, Билль о правах сознательно опирались на евангельские принципы Божественной Правды. «Мы считаем самоочевидным... что все люди созданы равными, что они наделены Создателем определенными неотъемлемыми правами... для обеспечения этих прав существуют среди людей правительства»; «в силу естественного права и законов Божественной Природы...» Нашим сегодняшним поклонникам американского прочного конституционализма нельзя этого никак забывать. Тем более что и сейчас любое должностное лицо в США присягает на священных книгах своей веры, и практически все американцы в том или ином виде признают бытие Божие.
Российское общество иное, оно и в прошлые века не отличалось большой духовной просвещенностью, но тогда в народе существовали здоровые силы, питаемые Церковью. Переоценивать духовное здоровье того русского народа, полагать его «святым», «богоносным» в большей степени, чем иные народы, нет никакой возможности, если мы от романтической идеализации перейдем к правде жизни с ее жестокостью, беспробудным пьянством, завистью, лживостью, примитивным магизмом. Но тогда на пьющую была на Руси непьющая семья. В 1917г. в трагедии русской революции обрели выход худшие силы народные, а в последующие десятилетия разбойная власть глубоко развратила народ, и из естественного (по классификации Исаака Сирина) он во многом стал противоестественным. Ныне наше общество тяжело болеет. Голосование за Жириновского, за коммунистов чуть ли не двух пятых - это страшный итог и поучительный урок от национального самообольщения. Но и остальные три пятых, так ли они здоровы? Пусть каждый внимательно рассмотрит сам себя, живет ли он по принципу «не делай другому того, чего не желаешь себе». Не от отсутствия ли такого подхода полыхают на просторах России национальные войны, творятся жестокости, бандитский мир слит с государственной бюрократией, служба порядка с криминальным элементом?
В-третьих, начиная строительство правопорядка ab ovo, мы тем самым свидетельствуем и себе и миру, что прошлое наше - сплошной мрак, что народ наш за тысячу лет государственности и христианства и за предшествовавшие тысячелетия догосударственной жизни не создал ничего достойного на этой земле, ничего такого, к чему стоило бы обратиться, что нужно было бы сохранять, что и советский, и дореволюционный периоды нашей жизни равно плохи и их лучше всего отбросить во благо будущим поколениям русских людей.
Думая так, мы попадаем в тенета второго уровня советской пропаганды. На первом, как известно, утверждалось, что до революции и сейчас в мире капитала жизнь куда хуже, чем в стране созидающегося коммунизма, в которой все «поют и смеются как дети». Если же человек замечал, что нет ему особой охоты петь и смеяться, когда перебиваешься с хлеба на квас под бдительным оком политической полиции, то ему разъясняли, что и раньше так было, и еще хуже было - аракчеевщина, бироновщина, крепостничество, столыпинские «пеньковые галстуки», а за океаном маккартизм, обезьяньи процессы, ку-клукс-клан, Франко, Салазар, тот же Пиночет. Сказать, что их Франко и Салазар, наши Аракчеев и Столыпин при всех недостатках в тысячи раз лучше Сталина, Ленина, Хрущева, Брежнева - вот это был настоящий криминал, которого КГБ не прощал никогда, ни в 1937, ни в 1985.
И если ложь о зарубежье нынче развеялась свободными контактами, поездками, телемостами - о, как боялись всей этой информации о Западе из первых рук коммунистические вожди! - то с нашим дореволюционным прошлым еще связаны немалые предубеждения. И это понятно, тур в эпоху Александра Благословенного, телемост с депутатами той, столыпинской III Думы не проведешь. Чтобы проникнуть в собственное прошлое, которое современниками критиковалось, надо совершить немалое интеллектуальное усилие, а на это далеко не все имеют и способность, и досуг. Так и живем мы с крепостничеством и Николаем Палкиным, с Салтычихой, Распутиным и «пятым колесом в телеге российского самодержавия».
Спору нет, в дореволюционной России дурного было немало, даже очень много, но строй жизни был все же вполне естественным. Даже в мрачный период распутинщины, которая, по убеждению современников, отвратила верноподданное большинство русских людей от престола, даже в это позорное восьмилетие газеты, платя штрафы, печатали громадные статьи о «старце». Дума обсуждала и гласно осуждала «влияние темных сил» при Дворе, а архипастыри Православной церкви - Антоний, Владимир, Гермоген, духовник Николая II епископ Феофан имели мужество обличать увлечение Григорием «пред лице царя». И, главное, воспитывавшаяся в дореволюционном русском обществе любовь к народу, отечеству, престолу и алтарю - чувства значительно более естественные, человечные, вечные, чем классовая ненависть, воинствующий атеизм, принудительный отказ от собственности, коллективизм.
В-четвертых, захватив власть в России, большевики попытались лишить народ исторической памяти. Луначарский даже носился с планом перевода русского языка с кириллицы на латиницу. В два первых послереволюционных десятилетия Пушкин, Достоевский, Тютчев, даже Толстой были «сброшены с корабля революции». Отечественная история превратилась в местную иллюстрацию к истории классовой борьбы. О Болотникове, Разине, Пугачеве мы знали много больше, чем о Стоглаве, Уложении 1648 года, Екатерининских реформах. «История Государства Российского» Карамзина была запрещена до начала перестройки.
С 1930-х годов Сталин, все больше подражая национал-социализму Гитлера, стал культивировать русский шовинизм, социалистический патриотизм. Очень выборочно в идеологический арсенал начали привлекаться факты и образы из национальной культуры, отечественной истории. В годы войны этот процесс усилился, при Хрущеве пошел на убыль. Но во все периоды советской истории прошлое России не принималось как свое. Была только игра с ним, как у Муссолини с Римской империей, у Гитлера - с древними германцами, у Квислинга - с викингами. Действительная же история в коммунистическую эпоху начиналась с Октябрьской революции.
В обширной преамбуле последней советской конституции нет ни единого упоминания тысячелетнего российского государства, наследником которого, казалось бы, мог объявить себя СССР. Напротив, творцы Основного Закона 1977г. специально подчеркивали, что государство создано в 1917г., создано, а не продолжено, реформировано или перестроено. «Великая Октябрьская социалистическая революция, совершенная рабочими и крестьянами России под руководством Коммунистической партии во главе с В.И. Лениным, свергла власть капиталистов и помещиков, разбила оковы угнетения, установила диктатуру пролетариата и создала Советское государство - государство нового типа, основное орудие защиты революционных завоеваний, строительства социализма и коммунизма»(18). Праздник 7 ноября, главный день СССР, был днем рождения государства.
Все предшествующее в лучшем случае было музеем, наподобие усадьбы Архангельское, дворцов Царского Села, кремлевских соборов, а в худшем и, увы, более частом -ликвидировалось за ненадобностью, как памятники чуждого строя жизни. Так были уничтожены тысячи усадеб, дворцов, храмов, монастырей, городских ансамблей, крепостей, парков, икон, картин, редких книг, исторических топонимов, славных имен и дат.
Если мы вновь, наподобие коммунистов, начнем отсчет нашей истории с нуля, то это будет непростительным нигилизмом, который или окончательно вытравит память из народной души, или будет отвергнут народом с печальными для самих исторических нигилистов последствиями.
В коммунистические десятилетия только так называемые традиционные религии хранили полноту народной истории. Православие - российской, григорианство - армянской, ислам -народов Поволжья, Средней Азии и Северного Кавказа, иудаизм - евреев, ламаизм - калмыков, бурят, тувинцев. Из предания Церкви православный человек узнавал о Владимире Святом и Святополке Окаянном, о преподобном Сергии и о мужественном митрополите Филиппе, о чуде освобождения Москвы от поляков в 1612 г., о переписке Пушкина с Филаретом, о духовных исканиях Гоголя, об Иване Киреевском и Владимире Соловьеве, об Оптиной и Валааме, о екатеринбургской трагедии 17 июля 1918 года и о стойкости святителя Тихона. И хотя историческое предание Церкви - это, скорее, образ замысла Божия о народе, а не грешное бытие, полное отступлений, предательств и падений, но все же Церковь хранила историческую непрерывность, в сравнении с которой советская официальная история казалась особенно куцей и плоской.
За прошлое и человеку и народу надо уметь держать ответ перед Создателем. О прошлых ошибках, о грехах нельзя, неполезно забывать. Их надо сознавать и, сознавая, исправлять ум покаянием. Вся прошлая жизнь влияет на каждый последующий поступок.
Страны, совершившие отказ от истории, всегда страдают некоторой ущербностью, омертвелостью части народной души, приводящей к гипертрофии болезненных свойств. Кроме того, отказ от истории никогда не принимается всем обществом - на долгие десятилетия в народном организме сохраняется конфликт сил преемства с силами разрыва памяти.
Поучителен пример Франции, где революция 1789 года, разрушение Бастилии стали началом актуального национального бытия. Все - превратилось в музей, омертвело. Версаль и замки Луары, площадь Вогезов и Сан-Шапель. Руины сотен разрушенных революцией аббатств, дочиста ограбленные соборы, уничтоженные мощи святых - покровителей Франции - все это вместе с бесчисленными именитыми и безымянными жертвами поставило страшную печать на великой истории народа, который не без оснований звался любимой дочерью католической Церкви.
Но от Вандеи, от Кадудаля, Пишегрю, от герцога Энгиенского через весь XIX век вплоть до Петена, Де Голля часть народной души различными средствами противилась ампутации собственного прошлого. Церковь, как и повсюду, сохраняла целостность исторического бытия народа с наибольшей последовательностью. Кюре и учителя боролись за умы людей в каждом городке, в каждой деревне. Более прикровенно война эта идет и сейчас. В когда-то опустошенных революционерами готических соборах Реймса и Руана можно купить исторические атласы той Франции, портреты и генеалогии ее королей. В парижской церкви св. Этьена горят свечи у гробов Хлодвига и Клотильды - Меровингов, правивших в V-VI веках, а в укромном уголке южного нефа можно увидеть отпечатанную даже не на принтере, а на пишущей машинке справку, что до 1793 года здесь покоились мощи святой Женевьевы Парижской, которые якобинская толпа с песнями и улюлюканьем сожгла на Гревской площади, а пепел выбросила в Сену, и что такие-то клирики и миряне различных состояний были лишены жизни, противясь осквернению величайшей национальной святыни.
Церковная Франция сознает революцию как трагедию, как урок, как этап, а не как славное начало существования. Она помнит о прошлом дореволюционном бытии, она живет им не меньше, чем сегодняшним днем, ибо в Церкви все живы, а потому и все живо. Увы, празднующий шутихами и фейерверками 14 июля народ большей частью далек от такого виденья своей истории, и потому, наверное, республиканизм неотторжимо сросся во Франции с секуляризмом, даже антицерковностью, чего и в помине нет в США, Ирландии, Польше.
И вспоминаются вдохновенные, а для России и пророческие строки. по случаю возвращения тела Наполеона с острова Св. Елены в Париж:
Меж тем как мир услужливой хвалою
Венчает позднего раскаянья порыв
И вздорная толпа, довольная собою,
Гордится, прошлое забыв,-
Негодованию и чувству дав свободу,
Поняв тщеславие сих праздничных забот,
Мне хочется сказать великому народу:
Ты жалкий и пустой народ!
Ты жалок потому, что вера, слава, гений,
Все, все великое, священное земли,
С насмешкой глупою ребяческих сомнений
Тобой растоптано в пыли.
Из славы сделал ты игрушку лицемерья,
Из вольности - орудье палача,
И все заветные отцовские поверья
Ты им рубил, рубил с плеча...
Иной опыт Англии. Традиция островного королевства была остановлена в 1642 разрывом Карла I с парламентом, жестокой гражданской войной, разгоном парламента, цареубийством, провозглашением республики (commonwealth) 19 мая 1649 года, диктатурой лорда-протектора Кромвеля. Но англичанам удалось восстановить историческое единство, вновь устроить, вернув Стюартов, королевскую власть, воссоздать и расширить после Славной Революции права парламента.
И сейчас для подавляющего большинства британцев древний чин открытия парламентской сессии с тронной королевской речью, пышными одеждами пэров, облачениями епископов, с канцлерским мешком шерсти - не просто дорогая игрушка, но свидетельство исторического единства народной жизни, тянущегося чуть ли не от Гептархии и рыцарей Круглого Стола, и уж точно от битвы при Гастингсе в XXI век. Сегодня Вестминстерское аббатство, Иоркский и Кентерберийский соборы, Виндзор, Тауэр, Бельмораль - не экспонаты национального музея, но сама суть народного бытия, лишившись которой Великобритания перестанет быть Великобританией.
Я вовсе не намерен красить в черный и белый цвета двух вечных друзей-соперников, расположившихся на берегах Дуврского канала. И республиканская Франция бесконечно много дала миру, и в британском традиционализме можно заметить немало симптомов упадка, болезненности. Но для размышлений о грядущих путях нашего отечества примеры двух этих стран весьма поучительны.
В 1924 году, наблюдая вакханалию уничтожения русскими людьми истории и культуры, славы и чести своего отечества, Максимилиан Волошин с горечью писал:
В России нет сыновьего преемства
И нет ответственности за отцов.
Мы нерадивы, мы нечистоплотны,
Невежественны и ущемлены.
Что это - временное массовое умопомрачение, «солнечный удар» слепой страсти, или извечное качество души нашего народа? Готов ли народ России легко навсегда и вполне отказаться от своей тысячелетней истории? Кажется, все же, - нет, не готов и не будет забывать ни преемства с прошлым, ни ответственности за него.
Мы ныне на каждом шагу замечаем стихийное обращение к прошлому опыту, казалось бы вовсе изглаженному коммунистами. Еще десять лет назад мало кто помнил цвета русского национального флага, а теперь бело-сине-красное полотнище реет над куполом кремлевского Сената, над Зимним Дворцом. Голубые кресты Андреевского стяга вновь развеваются на кораблях русского военно-морского флота. Двоеглавые орлы под тремя императорскими коронами, со скипетром и державой в лапах, орлы которых с остервенением сбивали и ломали питерские обыватели в марте 1917, ныне сияют на околе офицерских фуражек, вырезаны на государственных печатях. Нижняя палата российского парламента вновь наименована Думой. Многие города и улицы вернули свои былые названия. Из небытия возникают волости, городские управы, земства, суд присяжных. Воссоздаются уничтоженные большевиками национальные святыни - Храм Христа Спасителя, Иверская часовня, Казанский собор. Конституция 1993 года во многих своих положениях воспроизвела, почти наверняка ненамеренно, властные отношения, зафиксированные в Основных законах 1906 года.
Начиная с декабрьских выборов 1993 года политики и партии, провозглашающие патриотические принципы, постоянно получают наибольшую поддержку избирателей, а движения, позволяющие себе игнорировать эти идеи, терпят неудачи, несмотря на все их объективные заслуги перед Россией и разумность программ. Пока для многих патриотизм слит с коммунистическим прошлым, но успех таких патриотов-антикоммунистов, как Жириновский в 1993 и Лебедь в 1996, свидетельствует, что в русском обществе чувство исторического пространства уже преодолевает 1917 год.
Все говорит за то, что российская демократия, дабы не оказаться на обочине политического процесса, должна как можно скорее отказаться от идеи строить Россию с нуля.
И позиция эта - не дань конъюнктуре, требованию момента, но совершенно естественная реакция выздоравливающего от коммунистического безумия народного организма. Народ, обращающийся к Богу после эпохи воинствующего атеизма, обращающийся к праву после эпохи полного беззакония, такой народ, коль он имеет что вспомнить хорошего и поучительного в былых веках, до начала почти поголовной апостасии, скорее всего постарается восстановить прерванное единство и, исправив в себе то дурное, что к революции привело, покаявшись в нем, продолжить естество жизни.
Не случайно католическая часть Франции весь XIX и всю первую половину XX века сознательно стремилась к восстановлению прерванного революцией единства исторической жизни французского народа, но антихристианская половина общества, «партия учителя» оказалась сильнее. Россия, слава Богу, не расколота ныне так глубоко, так непримиримо. Оформленных антирелигиозных сил в нашей стране сейчас нет, антипатриотические тоже практически отсутствуют. Есть люди, равнодушные к вере и отечественному прошлому, но почти нет агрессивно враждебных, как во Франции III республики и в России предреволюционной и советской поры.
Если в области культуры, религии, образования интерес к дореволюционной традиции все более возрастает стихийно, то в государственно-правовой сфере обращение требует формальных юридических решений. Трехцветный флаг смог быть поднят над куполом Сената только после принятия соответствующего закона Верховным Советом РСФСР 24 августа 1991 года. Двоеглавый орел вновь стал государственным гербом вместо «серпастого и молоткас-того» лишь благодаря президентскому указу конца 1993 года. Обращение к национальному правопорядку также может произойти только вследствие определенных закономерных действий.
9.Строительство России с 3 марта 1917 года
Российское государство, воссозданное из небытия 12 декабря 1993 года (очевидно, что провозглашенный Верховным Советом РСФСР в 1991г. «суверенитет России» в составе СССР вполне сохранял страну в советском параномическом пространстве), ныне обладает всеми законными возможностями осуществить обращение к отвергнутому в 1917 году правопорядку и тем самым воздвигнуть прочные основания и придать необратимый характер восстановлению целостного исторического бытования народа.
Конституция 1993 года дала возможность сформировать законные органы народовластия, которые легитимным образом могут поставить вопрос о правопреемстве и решить его. В соответствии с действующей Конституцией, окончательное решение по вопросу правопреемства должно быть принято Конституционным Собранием после одобрения его тремя пятыми голосов от общего числа депутатов обеих палат Федерального Собрания (ст.135). Федеральный конституционный закон о Конституционном Собрании пока не принят, но его принятие по процедуре, определенной ст.108, необходимо прежде объявления декларации о правопреемстве.
Разумеется, нелегко достичь такого состояния общества, когда оно изберет три пятых депутатского корпуса, согласных с идеей правопреемства, но самое главное, что Конституция 1993 года впервые в новейшей истории России предоставляет закономерную, а не революционную возможность обращения к историческому правопорядку. Революция имела место в сентябре-декабре 1993 года, началась указом №1400 и как раз завершилась всенародным референдумом по конституции и выборами в Пятую Государственную думу. Эта осенняя революция 1993 года для событий 1917 года явилась контрреволюцией. Она положила предел вне-правовому бытию российского общества. Вслед за этим естественно законным образом совершить восстановление правопорядка, попранного революцией 1917г.
Обращение к российскому национальному правопорядку не есть, однако, обращение к произвольной дате, почему-либо симпатичной сегодняшним законодателям и обществу. Скажем, мы не можем вернуться в абсолютизм, в состояние до Высочайшего Манифеста 17 октября 1905г., так как и этот манифест, и развивающий его манифест от 20 февраля 1906 года были дарованы законной императорской властью закономерным порядком.
Законным может быть только обращение к дате незаконного прекращения исторического правопорядка в России. Исторический правопорядок был прерван в России 3 марта 1917г., когда Временное правительство незаконно узурпировало права короны, воспользовавшись, в качестве санкции на власть, незаконным же повелением Михаила Александровича.
Более поздние даты, например Октябрьский переворот или разгон большевиками Учредительного собрания 6 января 1918г., невозможны, так как к этим событиям единство правового пространства Российского Государства уже было глубоко нарушено. Учредительное собрание, в принципе, можно попытаться созвать вновь, но это будет означать только то, что мы желаем учредить государство заново на пространствах России. Практическая невозможность строить в нашей стране правовое государство с нуля, игнорируя всю традицию исторического развития, не требует новых обоснований. Тогда уж лучше жить по Конституции 1993 года.
Почти сто лет назад, 23 апреля 1906 года, Россия получила свою первую конституцию. Основные государственные законы, и ранее существовавшие в российском законодательстве, были дополнены и выделены в особый раздел. Особая, устроженная форма принятия возводила их на место, несвойственное ранее никаким законам Империи. Основные законы 1906г., став первой конституцией в истории нашей страны, совместили монархический элемент верховной власти с демократическим в лице Государственной думы и с корпоративным в лице Государственного совета. Эта система отражала органическое развитие российского государственного правопорядка. Почти все элементы ее вынашивались и прорабатывались в России, начиная со второй половины XVIII столетия. И именно это высшее достижение отечественной государственно-правовой жизни должно, в случае правопреемства, лечь основанием будущей государственности нашего Отечества.
Но если дата обращения не может вызвать у правоведов серьезных возражений, то практическая реализуемость правопреемства кажется на первый взгляд весьма сомнительной. После трех четвертей века параномического режима, после того, как несколько поколений людей, практически все население нынешней России, сформировалось под его гнетущим и тлетворным влиянием - ожидать после всего этого легкого перехода к началам исторического правопорядка и государственности не приходится.
До 3 марта 1917г. Россия была унитарной монархией. По Конституции 1993 года она - федеративная республика. К 1917 году «единая и неделимая» Империя простиралась на Запад до Просны в Польше и Ботнического залива в Финляндии. Украина, Белоруссия, Молдавия, страны Закавказья, в том числе и области, ныне принадлежащие Турции, пространства Средней Азии и Казахстана входили в ее состав. Нынешняя Россия составляет не более половины былого государства.
Как Государственный совет, так и Государственная дума имели сословный характер представительства, невоспроизводимый ныне из-за фактического исчезновения сословий.
Правопреемство также требует объявления незаконным отчуждение частной и коллективной собственности, осуществленное коммунистами после 1917г., и, соответственно, делает необходимой реституцию конфискованного. Список «трудных» вопросов можно продолжать. Здесь будет и пресловутая «черта оседлости», и «первенство» православной веры, и отсутствие избирательных прав у женщин и азиатских инородцев, и многое иное.
Но действительно ли эти вопросы нерешаемы? Опыт стран Центральной и Восточной Европы, уже вставших на путь правопреемства, свидетельствует о целесообразности двухэтапного перехода из послекоммунистического государственно-правового пространства в национально-историческое. На первом этапе общество или референдумом, или через законодательное учреждение (парламент, думу) принимает «Декларацию о правопреемстве», как декларацию о намерениях. После этого в еще существующем в системе послекоммунистического права обществе начинается работа по адаптации докоммунистического национально-исторического корпуса права к сегодняшним реалиям. В России, которая жила в параномических условиях с 1917 по 1993 год, такой переходный период не может не быть длительным. И лишь после того, как правовая подстройка Законов Российской Империи к нынешней социальной данности в целом завершится, обращение к праву дореволюционной России может быть объявлено формальным государственно-правовым актом.
Возможно, Конституционное собрание России предпочтет иные решения, но, размышляя о «трудных вопросах» правопреемства, важно отметить некоторые принципиальные позиции.
Во-первых, форма государственной власти. Россия стала республикой 1 сентября 1917г. С точки зрения правовой науки это решение Временного правительства не имеет законной силы. На беззаконность объявления в России республики в своеобразной манере указали даже большевики. 6 сентября 1917г. их газета «Рабочий путь» писала: «Раньше Временное правительство, а вместе с ним меньшевики и эсеры говорили: нельзя делать ни того, ни другого, ни третьего впредь до созыва Учредительного собрания. А теперь мы скажем им: если можно было сделать одно, можно сделать, и вы обязаны немедленно сделать, и второе, и третье»(19). Логика известная, если ты украл, то что тебе мешает убить? Ты все равно уже по ту сторону права. Иначе говоря: «Изменила только раз, а потом решила...»
Свержение монархии было закреплено Октябрьским переворотом, убийством последнего Императора, его семьи и многих представителей династии Романовых. Можем ли мы строить республиканскую Россию на столь зыбком и кровавом основании? Не будет ли насилие, учиненное в 1917г., и кровь, пролитая летом 1918, раз за разом разрушать самые благие наши начинания, если со случившимся мы примиримся и внесем содеянное отцами и дедами беззаконие в святая святых нашей государственности, «за давностию лет» согласившись с той формой правления, которая сложилась в 1917-1991 годах столь жестоко и, главное, совершенно противозаконно?
Народ России сам должен закономерным порядком определить в условиях ясного выбора, в какой стране желает он жить - в монархической или в республиканской. Этот выбор еще никогда не делался нами, так как референдум по Конституции 12 декабря 1993г., определявшей республиканский характер российской государственности, не ставил альтернативно вопрос о форме правления. Хотя до референдума Россия в формально правовом смысле безусловно являлась монархией. Думать иначе - признавать законным переворот 1917 года и воспоследовавшие за ним события.
Следует подчеркнуть, что правопреемство, предполагая сохранение в России монархии, отнюдь не ведет к немедленному воцарению одного из представителей династии, царствовавшей до марта 1917г. Напротив, по Основным государственным законам (ст.25,36,188), династия Романовых как династия «благополучно царствующая», без сомнения, пресеклась. Править в стране ныне должен регент, который именуется в конституции 1906г. «Правителем России». По Основным законам (ст.40-52), он назначается при малолетнем Цесаревиче умирающим правящим Императором. Но так как в России давно нет ни Императора, ни Цесаревича, то легитимация Верховного Правителя должна исходить от народа. Он, по всей видимости, должен получать власть путем демократической электоральной процедуры, и поскольку такая легитимация исходит не от монарха «милостью Божией», но от народа - эта легитимация, принимая во внимание органическое несовершенство человеков, должна периодически возобновляться на выборах. Таким образом, располагая всеми правами, какими по Основным законам обладает Император, кроме прав династийно-наследственных, Верховный Правитель фактически становится высшей выборной должностью в России.
Лишь через несколько легислатур, когда народ вполне осознает себя в новой «старой» системе права, можно будет провести референдум с ясно поставленным вопросом: желают ли жители России сохранения монархии или хотят смены строя на республиканский. В случае если народ выскажется за монархию, созывается, как в 1613 году. Земский собор и на нем выбирается ставленник на российский императорский престол и учреждается династия. Если же народ желает республики - то пост Верховного Правителя из временного превращается в постоянный.
Во-вторых, государственное пространство. I статья Основных государственных законов объявляет Российское государство «единым и неделимым». Его распад и в 1917-1921 годах не может быть признан законным. Но в то же время мы сталкиваемся с реальностью существования на пространствах Российской Империи нескольких независимых государств, образовавшихся после марта 1917г., и с изменением границ России с иными державами (Германия, Китай, Япония, Австрия, Турция). В первом случае (распадение пространства России) юридически корректно исходить из принципа, что осознание правопреемства произошло ныне лишь на части территории Российской Империи, где население законным порядком актуализировало его для себя. Другие части Российской Империи продолжают жить в «после-советском» внеправовом пространстве, ведя отсчет своей независимости от республик бывшего СССР или от государств, независимость которых была обеспечена соглашениями с РСФСР в 1918-1921гг.
Границы между государствами, возникшими на пространствах Российской Империи, безусловно необходимо признать de facto существующими и изменяемыми не иначе, как по воле народов, населяющих эти государства. Со всеми этими новыми государствами Российская Империя должна сохранять нормальные международные отношения, одновременно признавая право каждой из частей Империи через законное волеизъявление населения актуализировать свое пребывание в составе Российского государства в соответствии со статьей I Основных государственных законов.
Нынешние границы России с державами, не бывшими частями Российской Империи на март 1917 года (Германия, Япония, Турция и т.п.), подтверждаются в их настоящем виде и считаются, в соответствии с Хельсинкскими соглашениями, незыблемыми, поскольку при заключении территориальных соглашений другие (не СССР) стороны их были вполне законны.
Третьей важной проблемой при актуализации дореволюционного законодательства станет федеративная форма государственного единства сегодняшней России. По моему убеждению, федерализм не органичен России(20) и система широкого земского самоуправления защитит местности от давления центральной власти более эффективно. Земская система самоуправления, зафиксированная в ныне действующей Конституции, никак не может быть реализована именно из-за столкновения с властными интересами элитных групп субъектов федерации. Между тем земства в жизни российского общества последних предреволюционных десятилетий были важнейшим деятельным учреждением. Во многом вокруг союза земств и городских самоуправлений возникла партийно-политическая система думской России, а в годы Первой мировой войны и эффективная система снабжения фронта и тыла.
В советский период федерализм в СССР и РСФСР имел исключительно национальный характер. Нет нужды повторять, что этот национальный федерализм был на деле чистейшей правовой фикцией. Но территориального федерализма до 1993 года в России никогда не было. Надо ли переходить к нему, или следует сохранить систему самоуправления при унитарном характере государства - правопреемство позволит заново продумать и решить этот безусловно существеннейший вопрос.
Национальный вопрос оставался во многом не решенным и дореволюционным законодательством. Хотя ст.3 Основных законов и указывала, что «употребление местных языков и наречий в государственных и общественных установлениях определяется особыми законами», эти законы так и не были приняты и стеснения для изучения и употребления польского, украинского, латышского, литовского, эстонского и иных языков продолжались до последних дней Империи. В 1913г. Государственный совет, например, провалил законопроект, поданный Советом министров по инициативе Государя, о допущении польского языка в школы Привислинского края (т.е. Польши).
Учитывая всю ту сумму ошибок в национальном вопросе(21), которые во многом и расшатали Империю в предреволюционные годы и стали козырными картами большевистской агитации, сейчас необходимо, сообразуясь с основаниями российского законодательства, заново строить в России межнациональные отношения. То, что они не устроены Конституцией 1993г. и нынешним законодательством, сегодня очевидно.
Россия была и останется многонациональной страной. Игнорировать это невозможно. Конституционному собранию предстоит найти оптимальную форму существования нашего многонационального государства. На мой взгляд, такой формой может стать система культурно-национальных автономий при ограниченной территориальной автономии для некоторых наиболее самобытных «национальных окраин», имевших собственную, актуальную в народной памяти государственно-правовую традицию.
Сословный характер представительных учреждений, Думы и Государственного совета в настоящее время не только выглядит устаревшим, но и в принципе нереализуемым из-за исчезновения сословий. Примечательно, что и при разработке положения о выборах в Думу в 1905-06гг. первоначально предполагалось всеобщее равное голосование, но страх перед необразованным большинством народа и перед нерусскими и неправославными сообществами заставил принять систему куриальных, сословных, многоступенчатых выборов. Изменения в избирательном законе в июне 1907г. еще более стеснили национальные меньшинства и низшие городские сословия.
Однако в Высочайшем Манифесте 17 октября 1905г. объявлялось: «Привлечь теперь же к участию в Думе... те классы населения, которые ныне совсем лишены избирательных прав, предоставив за сим дальнейшее расширение избирательного права вновь установленному законодательному порядку». Переход ко всеобщему, прямому, равному голосованию, в сущности, есть завет Манифеста 17 октября. При «подстройке» к нуждам сегодняшнего дня избирательной системы этот завет должен быть выполнен. В начале XX века в большинстве демократий выборы не были всеобщими, прямыми и равными, избирательных прав были лишены женщины. Если бы российская избирательная система развивалась без революционных потрясений, она, вполне современная по условиям начала века, сохраняла бы соответствие мировым требованиям демократии и в конце нашего столетия.
Государственный совет, имея равные права с Государственной думой, формировался иначе. Он призван был представлять в системе управления Империей группы интересов. Половина его членов назначалась Императором, вторая половина избиралась от областных и губернских собраний (по одному члену от каждой административно-территориальной единицы высшего порядка), от Православной церкви (6 членов), от дворянских собраний (18 членов), от Императорской Академии Наук и Государственных Университетов (6 членов), от Совета Торговли и Мануфактур (12 членов).
Выборы в Государственный совет также необходимо скорректировать в соответствии с нынешней реальностью. Поскольку Верховный Правитель сам будет избираться, то и назначение им членов Государственного совета не должно иметь места. Весь Госсовет подлежит избранию. В Совете должны быть представлены все территориальные субъекты России лицами, избранными губернскими земскими собраниями. Помимо этого, учитывая значение народов в жизни России и целесообразность создания общероссийских национальных советов для каждого народа, часть мест в Госсовете должна быть, видимо, отведена представителям таких национальных советов (например, один член от национального совета, объединяющего более 0,1% граждан России). Конфессиональное и дворянское представительства вряд ли можно сохранить, хотя, быть может, исторические или крупнейшие конфессии и должны быть представлены. Представительство Академии наук, университетов и иных высших учебных заведений, торговли и промышленности важно сохранить и даже расширить. Учитывая, что земледелием ныне занимается в России меньшинство населения,целесообразно и представительство земледельцев, а также, возможно, промышленных рабочих, или профессиональных союзов. Государственный совет должен сохранить свой корпоративный характер, чтобы каждый закон обретал силу, одобренный и большинством населения (Дума), и большинством групп российского общества (Государственный совет), и властью, уполномоченной его реализовывать (Верховный Правитель).
Нынешние права Думы и Совета Федерации приближаются к правам Думы и Государственного совета. очерченным Основными Государственными Законами 1906г., и правопреемство приведет не к слому ныне действующей законодательной действительности, но, думаю, к ее улучшению.
Наконец, несколько слов следует сказать о реституциях. Приватизация 1992-96гг. в качестве исходного принципа приняла факт государственной собственности практически на все орудия и средства производства. то есть действовала вполне как преемница советской власти, обобществившей в 1917-30гг. частную собственность. Большей частью незаконные капиталы, появившиеся в начале приватизации из теневой экономики, партийных касс, денег КГБ или в результате финансовых афер и злоупотреблений властью, позволили их обладателям скупить огромное число ваучеров и провести приватизацию таким образом, что 95% граждан России остались, как и при социализме, пролетариями, ничего не имеющими, кроме своих рук и мозга, а горстка людей, часто с сомнительным прошлым и настоящим, в одночасье превратились в обладателей несметных капиталов. Имущества, конфискованные коммунистами во время революции и коллективизации, были не возвращены потомкам законных владельцев, но захвачены узким кругом лиц.
Между тем в марте 1917г. в Империи не было ничейных заводов, домов, земель. Большевики воцарились не на пустом месте. Авторы приватизации 1992-1996гг. фактически полагали конфискации, осуществленные коммунистами, законными и необратимыми, и потому из воссоздателей России превратились в банальных соучастников грабежа, нарушающих вечную заповедь: «не желай дома ближнего твоего». Смогут ли люди, создавшие свое благополучие в результате сокрытия имущественных прав от законных владельцев, передать свои богатства детям? Никакая новая собственность не будет гарантирована от безнаказанных конфискаций, если мы не найдем в себе нравственной силы вернуть награбленное потомкам законных владельцев. Опыт реституций накоплен уже немалый, и нам не придется быть в этом трудном деле первопроходцами.
«Век во тьме лежит и живущие в нем - без света; потому что закон Твой сожжен, и оттого никто не знает, что соделано Тобою или что должно им делать» (3 Езд. 14, 20).
Так было, но больше так быть не должно.
Коммунистический переворот как причина смерти государства и общества
Хорошо известен тезис коммунистической теории о постепенном отмирании государства после ликвидации эксплуататорского строя и о переходе общества к коммунистическому самоуправлению трудящихся. Однако это благое пожелание никогда не было воплощено в жизнь. Реальностью всех без исключения коммунистических образований стало иное -тоталитарное квазигосударство, основанное не на договоре, а на открытом и явном подавлении группой вождей огромного большинства граждан. Но если новое безгосударственное общество коммунистам и не удалось создать (иной вопрос - хотели ли они этого), то уничтожить старое государство и общество им удалось в большой степени. В России, первой испытавшей на себе победоносную коммунистическую революцию, уничтожение государства и распад общества был практически всецелым.
Государство выступает как, в первую очередь, правовая форма с определенной преемственностью законотворчества и властных отношений. Именно эта правовая форма и была уничтожена большевиками 22 ноября 1917г., когда одним декретом Совет народных комиссаров отменил все (я подчеркиваю - все) законы Российского государства. Внешний повод к этому декрету был значительный, хотя и малоизвестный. В тот же день на несколько часов ранее Правительствующий Сенат (высший орган суда и надзора России, переживший смуту 1917г.) в общем своем собрании вынес решение не признавать Совет народных комиссаров, как орган, навязанный обществу в результате насильственного захвата власти и, к тому же, не вписанный в систему государственных органов России, определенную Основными государственными законами 1906г. Сила права была за Сенатом, но право силы - за коммунистами. Это сенатское постановление даже не увидело свет, ибо рабочие сенатской типографии отказались его набирать, как контрреволюционное. Декрет же СНК, отменявший все до того действовавшие в России законы, не только был распубликован, но и остается действующим правовым установлением на территории России до сего дня.
Статья 2 второго раздела ныне действующей Российской конституции утверждает: «законы и другие правовые акты, действовавшие на территории Российской Федерации до вступления в силу настоящей Конституции, применяются в части, не противоречащей Конституции Российской Федерации», но при этом ни один правовой акт, действовавший до 25 октября 1917 года, никогда в послесоветской России не применялся. Следовательно, до сего дня указ СНК от 22 ноября 1917 года не утратил своей силы.
Уничтожение права есть формальное свидетельство убийства большевиками российского государства. Оставалось географическое пространство, на котором до 25 октября находилась Россия, оставался народ, который еще недавно Россию населял, но ни народ, ни территория сами по себе государством, понятно, являться не могут. Большевицкие вожди заново создавали государство, на пустом месте, лишь используя подручный пространственный и людской материал. Поэтому вовсе не случайно, что и флаг и герб России были тут же преданы забвению. В отличие от Временного правительства, пытавшегося «играть» с двоеглавым орлом, отбирая у него скипетр, державу, короны и провинциальные гербы, опуская на византийский манер крылья, большевики просто вышвырнули «на свалку истории» византийское наследство. Новый герб не имел никаких намеков на связь с былой геральдической символикой России-земной шар, означавший пределы мировой социалистической республики, нес на себе знаки освобожденного труда - серп и молот. России как своеобычного государственного сообщества с тысячелетней историей, по мысли большевиков, больше не было. Ей должно было раствориться в Коммунистическом интернационале, стать плацдармом мировой социалистической революции.
Разумеется, не вся Россия покорилась этой нигилистической воле. Сопротивление большевизму и активное, и вооруженное, и пассивное продолжалось многие годы. Там, куда приходили во время гражданской войны 1917-22гг. белые войска, восстанавливался российский закон и порядок, действовали российские суды, административные учреждения и государственные власти, в том числе, кстати, и Правительствующий Сенат, заседавший в Ялте до последних дней белого Крыма, до ноября 1920г. «Уничтожение большевицкой анархии и водворение в стране правового порядка» неизменно ставилось на первое место в списке задач белого движения(22).
«Граждане, власть большевиков в Ярославской губернии свергнута. Те, кто несколько месяцев тому назад обманом захватил власть и затем, путем неслыханных насилий и издевательства над здоровой волей народа, держали ее в своих руках, те, кто привели народ к голоду и безработице, восстановили брата на брата, рассеяли по карманам народную казну, теперь сидят в тюрьме и ждут возмездия... Как самая первая мера, будет водворен строгий законный порядок и все покушения на личность и частную собственность граждан... будут беспощадно караться» - с этого воззвания, в котором далее шло подробное указание о восстановлении губернской и уездной администрации, судов, земского и городского самоуправления, началось в июле 1918г. антибольшевицкое восстание под руководством полковника А. Перхурова в Ярославле(23). Подобных примеров десятки.
Россия как бы вновь возникала там, откуда удавалось изгнать большевиков, и исчезала сразу же с приходом красных армий. Окончательное поражение белых, по верной интуиции поэта, означало, что «в страшный час над Черным морем Россия рухнула во тьму» (Г. Иванов).
Практика русского большевизма по уничтожению национального государства не была исторически случайной. Слова русской версии «Интернационала» декларировали: «мы старый мир разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим...» Речь шла не об изменении некоторых социально-экономических параметров дореволюционного государства и общества, но о создании совершенно нового государства и нового общества с выборочным использованием наличествовавшего материала. При этом «материал» этот (а речь идет о человеке, о «человеческом материале») должен был служить сырьем для создания нового человека, элемента нового общества.
Революционер тем и отличается от обычного эволюциониста-прогрессиста, что он не желает ждать, пока естественное развитие приведет общество к лучшей жизни, но, представляя себе идеальную меру этой лучшей жизни, готов любыми средствами загнать в нее человечество. Что же в эту новую рамку не вписывается, отсекается и уничтожается за ненадобностью. Так мыслил Сергей Нечаев, так писал Петр Ткачев, так теоретизировал до 1917 года Ленин, и так превращали теорию в практику большевики после захвата власти. «Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является, как парадоксально это ни звучит, методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи», - утверждал в 1920 году Н. Бухарин(24). Для русских радикальных социалистов человек перестал быть мерилом мира, отвлеченная идея становилась мерилом человека, и целые социальные классы уничтожались в пламени «красного террора» только потому, что они не вписывались в схему нового мира, родившуюся в головах коммунистических идеологов. Нечаевский «Катехизис революционера» превращался в руководство к действию.
В этом стремлении к всецелому обновлению жизни сама жизнь человеческая переставала что-либо значить, она оказывалась лишь помехой в реализации громадья социальных задач.
Отношение к человеку, видоизменяясь внешне, под влиянием внешних же обстоятельств сокращая число убийств, устанавливая вместо них в качестве средства строительства «нового мира» психушки, лагеря, ссылку, запрет на профессию, оставалось по сути все тем же оформлением в новое «коммунистическое человечество» сырого человеческого материала, доставшегося от старого, разрушенного мира.
Уничтожение государства, как общественно-правовой формы организации былой жизни, которую следовало разрушить «до основания», было лишь одним из аспектов более грандиозной задачи разрушения общества. Государство все же исторически временное явление, по крайней мере, мы можем достаточно точно определить его начало, приходящееся на эпоху энеолита (около 4 тыс. лет до Р.Х.), но общество современно самому человеку, животному, как известно, общественному.
Общество - это система с естественными духовными, хозяйственными и семейными связями. Люди поддерживают отношения потому, что они совместно могут решить общие задачи, которые в одиночку не решишь, - рождение детей, добывание и производство пищи и, наконец, священнодействие. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» (Мф.18,20) - это совсем не случайное указание. А возможны эти естественные сообщества потому, что входящие в них соединены не только корыстью, но и иррациональной по сути своей энергией любви.
Коммунистическая доктрина вовсе отвергала эти иррациональные энергии, единящие социум. Даже разговоры на эту тему Ленин именовал не иначе, как мракобесием и поповщиной и ненавидел люто. Стержень коммунизма - принципиальная атеистичность. Упование на вечность, переживание себя «сыном Божиим», которому открыт путь воссоединения с «Отцом, пребывающим на небесах», делало для человека его земное материальное бытие вторичным и малозначимым, релятивизировало его. Принцип «Ищите прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам... Не заботьтесь о завтрашнем дне...» (Мф.6,33-34) никак не мог устроить фанатиков мировой социальной революции, весь смысл которой заключался в захвате эксплуатируемыми и малоимущими «трудящимися» средств производства и собственности «эксплуататоров». Ищущий прежде Царства Божия никогда бы не пошел убивать и грабить, во-первых, потому, что убийство и грабеж суть тягчайшие преступления, лишающие преступника права называться сыном Божиим, а во-вторых, потому, что сами цели убийства и грабежа для него совсем не привлекательны. Он-то знает, что «жизнь человека не зависит от изобилия его имения» (Лк.12,15) и что «блаженнее давать, нежели принимать» (Деян.20,35). С такими взглядами в огонь мировой революции не полезешь. Поэтому для революционера вполне законно бакунинское утверждение: «Если бы Бог в действительности был. Его надо было бы уничтожить» («Бог и государство»). Борьба с Богом, с религией, с религиозным воззрением человека на самого себя и на мир становится главнейшим делом революционеров, захвативших власть в России.
С верой не только боролись, ее утаивали, вероучительные и богословские книги уничтожались в огромных количествах, а оставшиеся хранились за семью печатями в спецхранах библиотек(25). Обитатель нового коммунистического мира должен был совершенно забыть, что есть Бог, творец мира и правды, и что человек - образ Его. Если в сыром «человеческом материале» останется хоть капля живой веры, человека коммунистического из него не вылепишь никак. За годы советской власти для борьбы с религией были использованы все средства. Так что разговоры нынешних российских коммунистов, что борьба с религией была ошибкой, которую они не повторят, или ложь, или глупость. Без атеизма коммунизм немыслим. И не случайно для члена КПСС безбожие являлось обязательным «уставным» мировоззрением и публично декларировалось.
На поприще насаждения атеизма российские большевики весьма преуспели. Безбожие до сих пор является второй по численности конфессией России после православия, да и среди тех, кто полагает себя верующими и даже христианами, очень много людей суеверных, богословски невежественных, относящихся к вере как к магическому оберегу(26). Но поразительно все же, что репрессивная машина тоталитарного государства так и не смогла раздавить внутреннюю свободу совести у очень многих. И то, что в 1999 году более трех пятых русских объявляли себя верующими, и то, что во время войны 1941-45гг. Сталин был вынужден отчасти примириться с церковью, -свидетельства ограниченности любой человеческой затеи, в том числе и богоборческой. Вера продолжала жить во многих гражданах захваченной большевиками России, а в некоторых даже укреплялась и углублялась насилиями и гонениями.
Второй аспект - семья. Семья -это уже не индивидуальное, как вера, но коллективное дело. Большевики начали с самой революции поход против семьи. Были сразу же легализованы развод и насильственное пресечение беременности, поощрялось сожительство без регистрации брака. Свобода отношений полов объявлялась нормой коммунистического общества. В середине 1930-х годов, во многом под влиянием нацистской Германии, политика в области семьи изменилась. Коммунистической власти теперь нужны были солдаты и рабочие руки. Аборты запретили, разводы крайне усложнили, но в обезбоженном обществе семья уже не восстановилась вполне. По числу абортов на одну женщину советское общество далеко опередило Запад, разводы, супружеская неверность стали нормой жизни. В 1960-70-е годы в СССР велась борьба за «социалистическую нравственность», но никакого эффекта, кроме роста лицемерия, она не имела.
Хотя коммунистическая система с середины 1930-х годов и не разрушала семью целенаправленно, семья разрушалась сама. До 1950-х годов еще действовала инерция семейных норм старого русского общества (тоже далекого от идеала, особенно в последнее предреволюционное двадцатилетие), но, не имея в основе сознательного религиозного императива, она более не воспроизводилась в большинстве нерелигиозных семей. Привычку к семейному укладу родители не умели передать детям.
Кроме того, разрушению семьи в огромной степени способствовали массовые аресты, казни, ссылки. В десятилетия ленинского и сталинского террора разрушались миллионы семей, бытовые устои стали крайне зыбкими. Дети тысяч репрессированных родителей отправлялись в детские дома. Рожать детей в этих обстоятельствах многие считали верхом безумия и безответственности.
Но при всем этом и личность и семья остались для коммунистов закрытыми системами. Они пытались их изменить извне, но полностью поставить под контроль и человеческую душу, и внутрисемейные отношения коммунистическая система не смогла. Те, кто имел мужество хранить веру в Бога, - хранили ее, те, кто имел решимость беречь семью и рожать детей, сохранили этот первичный институт в целостности и передали его следующим поколениям, хотя это и был всегда подвиг.
Что же касается иных, более сложных спонтанных социальных форм -местного самоуправления, кооперативов, артелей, добровольных обществ (профессиональных, благотворительных и др.), то они всецело были взяты под контроль коммунистической властью и разрушены к 1930-м годам. Новые же экономические, социальные и политические сообщества создавались только сверху, бюрократически. Они были мертвы от рождения или же использовались бюрократией для контроля над обществом, но ни в малой степени не для организации контроля общества над властью или для автономного от власти существования. Нынешнее полное неумение наладить самоуправление в волости, на заводе или в небольшом городке - прямое следствие этого отучения от социальной инициативы. Не следует забывать, что все годы советской власти любое общество, не созданное сверху, но сложившееся самостоятельно, вызывало подозрения в потенциальной антисоветскости, в него внедрялись агенты КГБ, и в конце концов оно разрушалось или включалось в партийно-бюрократическую систему, даже если это была группа неформальных художников или курсы по изучению родного языка в рассеянии. Любая групповая акция недовольства, протеста или сопротивления вызывала решительное репрессивное противодействие со стороны коммунистической власти.
После десяти лет свободы от коммунистического тоталитаризма ясно видно, до какой степени оказалось разрушено государство и общество России. Мы не умеем жить в соответствии с правовыми нормами, не имеем навыка к честной и ответственной политике, бессильны в вопросах политической самоорганизации с целью местного самоуправления или хозяйственной деятельности. Даже последствия собственных поступков нам не всегда ясны. В течение десятилетий привыкнув, что оценку нашей деятельности давал партком, лживый, циничный и бюрократически ангажированный, мы не представляем последствий действий в свободном социальном пространстве. Нам как бы заново следует учиться жить в обществе. Научимся ли? Пока результаты далеко не утешительны, но и столь масштабного разрушения общества и государства, как в советской России XX века, мир до того еще не знал. И лишь сохранение автономных областей личной веры, семьи, да еще, может быть, дружеского кухонного общения и интеллектуальной работы «в ящик стола» на протяжении всех этих страшных десятилетий позволяет надеяться, что русское общество мало-помалу восстановится и методом проб и ошибок вновь научится самоответственной жизни.
«Новый мир» коммунисты не построили, но старый, обычный человеческий мир действительно разрушили почти «до основанья», пытаясь превратить сообщество России в «человеческий материал». И только в той степени, в какой он остался человеческим, он и имеет шанс на восстановление в своем изначальном достоинстве. Без этого восстановления человечности ни общество, ни государство не возродятся никогда на пространствах, которые некогда именовались Россией.
Печатается по: Преемственность и возрождение России. Сборник статей. Библиотечка россиеведения. Выпуск №6. Москва, «Посев», 2001.
Примечания
(1)М.В. Родзянко. Крушение Империи. Архив Русской Революции. Том XVII. Берлин, 1926. С. 169.
(2)Влад. Набоков. Временное Правительство. - Архив Русской Революции. Том 1. Берлин, 1921. С. 12.
(3)В.И. Ленин. ПСС. Т. 24. С. 441.
(4)Свой взгляд на историко-политический и духовный смысл монархии я попытался выразить в следующих работах: Роль монархии в воззрениях славянофилов // Современные зарубежные исследования Русской политической мысли XIX века. - Москва, ИНИОН (дли служебного пользования), 1980; Парламентская демократия и политическая традиция Востока. — Москва. Наука, 1990. Главы 6 и 10; От 373 речения Текстов Пирамид до 6 новеллы Codex Juris Canonici Юстиниана//Взаимодействие культур Востока и Запада. — Вильнюс. 1988; Харисма власти // «Восток» (Москва). №№4-6, 1994; №2, 1995.
(5)Протокол отречения Николая II (по записи начальника походной канцелярии Е.И.В. свиты генерал-майора К.А. Нарышкина)//Отречение Николая II. - Москва, 1990. С. 220.
(6)Вл. Набоков. Указ. соч. С. 18-19.
(7)Манифест отречения Николая II // Отречение Николая II... С. 222-223.
(8)В.В. Шульгин. Дни // Отречение Николая II... С. 183.
(9)А.И. Ксюнин. Предисловие к заметкам М.В. Родзянко «Крушение Империи» // Архив Русской Революции. Т. XVII. С. 8.
(10)Вл. Набоков. Указ. соч. С. 21.
(11)Пребывание Николая II в Пскове 1 и 2 марта 1917 года. Беседа генерала Н.В. Рузского с генералом С.Н. Вильчковским // Отречение Николая II... С. 165-168.
(12)Вл. Набоков. Там же, с. 10.
(13)Из речи депутата Петроградской городской думы Я.Т. Дедусенко на заседании 20 ноября 1917 года. - Стенографические отчеты заседаний Петроградской городской думы. 1917. Т. III, лл. 166-167.
(14)«Правда». 5.01.1918. №3.
(15)О.Н. Radkey. The Elections to the Russian Constituent Assembly of 1917. Cambridge: Harvard univ.press, 1950. O.H. Знаменский. Всероссийское Учредительное Собрание: История созыва и политического крушения. Ленинград: Наука, 1976.
(16)Об этом я пытался сказать в статьях «Пути России» и «Сорок дней или сорок лет?».
(17)«Независимая газета». 5 июля 1996. С. 2.
(18)Конституция (основной закон) СССР. Москва, 1988. С. 3.
(19)«Рабочий путь», 1917, 6 сентября, №3.
(20)A. Зубов. Будущее российского федерализма // «Знамя», 1996. №3.
(21)Исследованию национального вопроса в России я посвятил несколько работ. Оптимизация национально-государственных отношений в условиях национального возрождения в СССР // «Рабочий класс и современный мир», 1989, №3 (совместно с А.М. Салминым); Союзный договор (проект) // «Народный депутат», 1990, №6 (совместно с А.М. Салминым и Л.Л. Тайваном); Союзный договор и механизм выработки нового национально-политического устройства СССР // «Рабочий класс и современный мир», 1991, №1 (совместно с А.М. Салминым); Третий русский национализм // «Знамя», 1993, №1; Послесловие к эпохе этнических революций // «Знамя», 1993. №5; Украина: Опыт самообретенья // «Октябрь» 1993, №9; Плюрализм тоталитарности // «Полис», 1993, №6; Балтия: Трагедия сбывшейся мечты // «Октябрь», 1994. №2; L'Euroasia del Nord-Milano: ed. San Paolo, 1994.
(22)А.И. Деникин. За что мы боремся? Декларация Главнокомандующего на Юге России от 10 апреля 1919г. Б/м, 1919.
(23)Ярославское восстание. Июль 1918. М.: Посев, 1998. С. 97-99.
(24)Н.И. Бухарин. Проблемы теории и практики социализма. М., 1989. С. 168.
(25)См. Большевизация книжного фонда // «Независимая газета» 20.05.1999.
(26)См. в частности: А. Щипков. Во что верит Россия. СПб: Русский христианский гуманитарный институт. 1998. И мои работы на эту тему: Единство и разделения современного русского общества: Вера, экзистенциальные ценности и политические цели //«Знамя» №11, Москва, 1998. С. 161-193; La nuova influenza dei valori religiosi sull «intellighenzia russa (tendenze attuali) // La nuova Russia. Dibattito culturale e modello di societa in construzione. (Contributi di ricerca) -Torino: Fondazione Giovanni Agnelli, 1999. P. 287
Copyright (C) 1998-2000, "Армянский вестник"